— Э! Гамадрилы! Почему «баландёра» ещё не было? — с места в карьер начал я своё концертное выступление. — Обезьяны, вы меня, вообще, слышите?
Если б дело происходило в «реале», то титул «Сиплый подвала Наказующих» был бы по праву мой. Как же я орал, аж в горле запершило.
Угомонился я только тогда, когда вдали послышался металлический лязг.
— А ну, рты закрыли, твари! — донёсся до меня раскатистый бас, и было слышно, что его обладатель направляется в нашу сторону.
— Да ладно! — я ахнул, узрев, кого я вызвал.
Я начинаю понимать различных демонологов, которые срываются с «нарезки», как только перед ними в пентаграмме появляется не то, что они наколдовали.
Последний раз такое страшилище я видел года два назад на спортивном канале, во время трансляции поединка японских борцов сумо. Пришедшая же туша о существовании спортивных каналов явно не знала, как и о милосердии, сострадании, а уж о Женевской конвенции двадцать девятого года и правилах обращения с военнопленными и подавно.
Сверля меня маленькими свинячьими глазками, оно ласково спросило, почёсывая необъятное пузо:
— Ты чего орёшь, скотина ты ушастая?
Я в первый момент растерялся, но потом нашёл в себе силы ответить «Тюремщику Марку. 50 уровня»:
— Вы зачем нас здесь держите, уважаемый? Наверняка произошла какая-то чудовищная ошибка!
В этот момент я понял, что план — полнейшая «лажа», поэтому нужно попытаться изящно выйти из положения, в который меня загнало незнание ситуации. Блондинка тоже хороша. Могла ведь сказать, что здесь за пузырь шатается вместо охранника.
Жирдяй на миг задумался, окинул меня оценивающим взглядом, а затем его лицо озарилось пониманием:
— Пресвятая Миардель! Я всегда считал, что братья братства не ошибаются, но теперь вижу — вас сюда посадили совершенно незаслуженно. Нужно доложить начальнику смены! — с этими словами тюремщик развернулся, собираясь уходить.
Я не поверил своим ушам.
— Что? Подождите. Так, может, вы соизволите меня отсюда выпустить? А то я вынужден буду пожаловаться этому, — блин как же его называют. — А! Бургомистру! Я пожалуюсь бургомистру Балога!
— Да, конечно, инмессир. Сейчас, сейчас, только никуда жаловаться не нужно, я вас очень прошу, — с этими словами он торопливо снял с пояса большую связку и ловко открыл передо мной двери и поклонился. — Прошу на выход!
Я осторожно сделал шаг по направлению к выходу. Жирдяй продолжил спокойно стоять, склонив голову. Ещё шаг. Не веря, я стоял посреди тюремного коридора и смотрел, как Марк аккуратно закрывает дверь камеры, в которой я только что находился, и вешает связку обратно на пояс.
Невероятно! Ну здесь два варианта. Или эта «непись» сейчас словила конкретный «глюк», или он тупой, как старый валенок.
— Может, вы и их выпустите? — я решил пользоваться ситуацией по полной. — А то им тоже…
Страшной силы оплеуха заставила меня впечататься всем телом в ржавую решётку противоположной стены, больно ударившись головой о прут.
— Ты что творишь? — прохрипел я скорей от неожиданности, стоя на четырёх конечностях и пытаясь подняться.
— Я? — удивлённо пророкотал тюремщик. — Дык, это ж не я, ваша светлость. Это те гамадрилы и обезьяны, которых вы звали, — острый носок его сапога врезался мне под рёбра, приподняв от каменных плит и протянув пару метров по коридору в сторону камеры Лиэль. — Я вас наоборот выпустил из камеры, поскольку никак невместно инмессиру сидеть в этой дыре. Сейчас определю вас в более достойное вашему положению место.
Марк, не торопясь, снял с пояса деревянную дубинку, частично обтянутую полосами металла, перехватил поудобней, и вразвалочку двинулся ко мне.
Не вставая с пола, я «ломанулся», как был на четвереньках, дальше по коридору прочь, но в копчик прилетела метко пущенная дубинка, заставившая меня со стоном растянуться на полу, часто дыша.
— Умаялся, сердешный? Ну полежи, полежи, — участливо спросил Марк. — А вот гамадрилы не устали. Держи вот, — ещё удар в район рёбер, — тут и обезьянки тебе весточку передали. Сказали, мол, Марк, только не забудь передать весточку знакомому бургомистра.
Я летал по коридору как воланчик для бадминтона. Последний раз меня так били… а никогда. Никто никогда меня так в жизни не бил, как эта обезьяна. Похохатывая, с прибауточками, спокойно, размеренно из меня выбивали дурь и пыль, как со старого коврика.
И не сбежать. Это пузо стояло посреди коридора, полностью загородив своей необъятной тушей весь проход.