Дело Принципа
8 Тьендеманеда(октября) 1271
По залу с круглыми стенами раздался бешеный визг. Некий потусторонний крик и вопль, который не услышишь ни от одного живого существа. На темных каменных стенах быстро появлялась ледяная корка, покрывая завораживающими узорами льда рельефы на стенах. Воздух вокруг тоже охлаждался. Настолько быстро, что от этого потух факел. Один… Второй…
В полной темноте он взбежал по скользкой, полукруглой лестнице на последний этаж. Единственное решение проблемы, единственное спасение он может найти там. Больше вариантов не было. Последняя ступенька оказалась немного выше предыдущих. Он споткнулся о нее, но, не успев упасть на каменный пол, поднялся. Нельзя было ни на минуту останавливаться. Для того, чтобы возобновить равновесие он схватился за холодные металлические перила, которые огораживали чашу с китовым жиром, помутневшим от старости и покрывшимся коркой. От старости или от холода. Другой рукой он придерживался стены, по которой она непривычно скользила.
Наконец-то он достиг единственного целого зеркала в этом здании. Только на него была надежда. Схватившись о его край он развернулся в ту сторону, откуда прибежал. Затем тяжело закашлял и выплюнул большое количество крови на пол, которая ещё в полете затвердела и эта красная фигурка разбилась, достигнув пола. Этого никто бы не заметил, кроме него. С губ он быстро вытер остатки крови со слюной рукавом. Нельзя было показывать страха. Оно от этого только сильнее. Не терять серьезного вида.
На ступеньках показалось оно. Больше аморфное облако со светящимися глазами бешено кидалось из стороны в сторону, оставляя после себя ещё более сильный ледяной след. Оно бешено визжало. Главное было успеть. Все зависло только от скорости...
***
7 Тьендеманеда 1271
Солнце приближалось к полудню. Оно бледно, по осеннему, светило, практически не прогревая ни земную поверхность, ни деревьев, ни воды. Вокруг раскинулись серые и коварные болота, где периодически возвышалась сухая трава и ещё реже камыши. Эта местность забрала жизни многих людей, которые пытались добраться до дому, но не знали правильного пути. В любом месте скрывалась лживая кочка, которая была готова провалиться в смертоносную трясину в любой момент. Зелень прикрывала эти места, от чего их было ещё труднее заметить. Редкие камышовые заросли так же показывали края земляной дороги, которая была единственным безопасным местом, где можно было перейти этот участок, который разносился от горизонта до горизонта. Никто так и не поблагодарил беднягу, который потратил большую часть своей жизни чтобы создать этот проход. Никто даже не поинтересовался как он это сделал. Никто никогда и не спросит и не узнает, потому что он уже давно умер. Да и не много было людей которые пользовались этой дорогой. В конце концов это был самый безлюдный тракт на всем Севере. Сверху слегка срывался лёгкий снег, кристаллы которого в лёгком танце кружили в небесах и таяли до того, как опускались на землю. В перемешку с ними падали холодные капли дождя, время от времени пугая бушующих трупоедов, которые умудрялись не утонуть на болоте, скача по сухим местам и клацая от голода кривыми чулюстями.
По единственной земляной дороге медленно перебирая копытами шел молодой олень. Он устал после многодневного путешествия, которое началось неделю назад в Формениане, небольшом приморском городке. На олене была старая, кожаная упряж, которая едва на нем держалась. В седле, в полулежачем состоянии находился человек. Он сильно кивал головой при каждом шагу животного и в полной тишине можно было услышать тихий, лёгкий храп. Его старый, изодранный на концах плащ развивался на холодном ветру, что его сначала пробуждало, а потому уже нет. Неделю назад, когда был ещё в городе, он по дешёвке у какого-то браконьера выкупил этого оленя, потому что он был намного дешевле обычного коня, а для выполнения порученной ему работы нужно было найти средство передвижения.
Когда животное перешагнуло через небольшую кочку, он пошатнулся больше обычного и медленно съехал с седла, лицом вниз. Олень прошел некоторое расстояние самостоятельно и остановился. Всадник немного пролежал лицом в мокрой земле, а затем, кряхтя, проснулся. Несколько раз покрутил лицом и только потом понял, что так делает только хуже, зарываясь носом в грязь. Он поставил на землю одну руку, потом вторую, чтобы сделать опору и медленно поднялся, дрожа. Сразу вытер плащем грязь с лица и осмотрелся. Его немного узкие глаза слабо видели в таком состоянии, в каком он находился. Эти глаза делали больше и без того большой лоб, край которого скрывался под довольно длинной черной шевелюрой. Под прямым носом были не бритые несколько недель усы и борода. Грустное выражение его губ придавало ему некой серьезности, хотя тогда он выглядел добрее, чем обычно.