Несколько дней прошли в тишине и спокойствии. Моменты тишины нарушались временными разговорами, большинство из которых сводились к тому, что Вален, или Райна, или даже Теннер просили Сайласа поделиться более глубокими мыслями, а он изо всех сил старался этого не делать.
К счастью, на четвертый день все закончится, понял Сайлас. Он снова увидел их в облаках, в небе — мигающие огни. Стробирующие огни. Эти огни пророчили гибель.
“Она здесь”, — его тяжелый тон сразу привлек внимание других. “Слушайте меня внимательно: вам нужно закройте уши. И я имею в виду — заткнуть. Засуньте в них листья, положите на них руки и держите так, как будто от этого зависит ваша жизнь. Ты не можешь отпустить. Пока я не скажу. Также не смотрите на небо, пока не увидите, как я это делаю. Вы почувствуете боль. вы упадете. Но вы не можете сдаться. Если будет больно, посмотри на меня, сосредоточь всю боль на мне. А потом посмотри за мной, на море. Закрой уши, сейчас же!”
Строгое предупреждение Сайласа было достаточным, чтобы все трое немедленно прислушались к нему, набив уши мокрыми листочками и даже немного грязи сверху, а затем со всей силы зажали их руками, пока не стало больно, а потом еще и еще. Сайлас не был столь же жестким, как они, поскольку однажды уже пережил это, он просто сжимал руки и смотрел на небо, не желая пропустить это. Секунды шли за секундами, но казалось, что прошли часы. И снова огни становились все чаще, превращаясь в приливные волны, омывающие облака. И все это до одного момента перемен.
БУУМ!
Даже несмотря на подготовку и примитивную защиту, Вален, Райна и Теннер тут же закричали от отвратительной боли, упали, пошатнулись, их глаза закатились обратно в череп. Сайласу, испытавшему это однажды, было немного лучше, но ненамного. Ощущение было такое, словно его мозг раздробили низкочастотной дрелью. Было больно, но он стиснул зубы и терпел. Первый удар был тем, который сломал их. Последующие будут легче.
Вален никогда в жизни не испытывал такой боли. Даже в тот день, когда он был изгнан и едва спасся. Ни в тот день, когда он видел, как сгорает все, что он любил. Никогда. Это была такая боль, которая игнорировала все барьеры, все средства защиты и проникала прямо в душу. Он изо всех сил старался поднять глаза от земли. Он хотел посмотреть, все ли в порядке. Только одна фигура стояла на месте, как он сразу понял. Это был самый низкорослый человек Райна, самая слабая. И все же она стояла высокая, широкая, неизмеримая. Ее спина была черной под мерцающим небом, ее силуэт был могучим, как безграничный свет, озаряющий мир.
Теннер не знал, как так получилось, что он стоял на коленях, истекая кровью, плача, в такой агонии, что хотел умереть… но человек, которого он еще недавно считал птенцом, стоял. Эта крошечная фигурка, которая, казалось, вот-вот задрожит и развалится от ветра, стояла высокая, вызывающая, несгибаемая. Это не имело смысла. Ничто не имело смысла. Особенно то, что последовало за этим.
Ей было больно. Ей было отвратительно больно. Но не сама боль заставила ее сломаться, а воспоминания, которые она вызвала, воспоминания, которые она так долго пыталась похоронить. Каждый дюйм ее кожи был содран, опален и обожжен, конечности согнуты и сломаны, сердце изуродовано. Воспоминания, наложенные поверх нынешнего ада. Она хотела вылезти из своей кожи, уйти, сбежать, убежать. Дрожа, трепеща, плача, рыдая, как новорожденный младенец без причины. Почему? Почему все было так?
“Все в порядке”, — прикосновение спокойной и теплой руки внезапно опустилось на ее спину, и нежный голос проник в ее уши. “Я здесь. Все хорошо”. Была ли она в порядке? Она не была в порядке. И все же… почему этот голос был таким успокаивающим? Почему? Она не знала. “Посмотри вверх. Они здесь”. Она последовала голосу и его указаниям, открыла заплаканные глаза и посмотрела вверх. Небо больше не было облачным — оно было черным, как палящая ночь бездны. Рой саранчи. Это правда, с ужасом поняла она.
“Как… как это возможно?!” произнес Вален сквозь боль. Ужасающее зрелище даже притупило боль, казалось, заново запустив его мозг и заставив его сосредоточиться на чем-то другом. “Так… так много…”
“Я же говорил тебе”, — сказал Сайлас, вздохнув. “Что они будут идти дождем”.