– Не спеши, парень, – поднял голову дед, когда Арсентий приблизился. – Поговорить бы надо.
Арсентий остановился. Хотя он и не испытывал особенной любви к волхву, но чувствовал себя виноватым – еще немного, и скормил бы старика волколюду.
– Ну что же, давай поговорим.
– Не зря ты мне встретился, парень. Я со старыми богами советовался, они согласились – учить мне тебя надо. Смелости и отваги у тебя за троих, а с чем ты борешься, сам толком не понимаешь. А у меня, наоборот, – знаний много, а вот силы уже совсем уходят.
– Я старым богам молиться не стану, – покачал головой Арсентий.
– Так ведь и я твоего особо не привечаю, – ухмыльнулся дед. – А вот враги у нас общие – твари, что род людской извести хотят. Ты, я слышал, надысь вурдалака неподалеку успокоил? Вот. А теперь посмотри – и та деревня, и село наше около границы стоят. И сдается мне, что кто-то пытается границу порушить, прорвать с той стороны. Раньше мы, волхвы, от нечисти нашу землю обороняли, да только наше время почти ушло. Видать, пора свои тайны таким, как ты, передавать. Так что решай.
Старик развернулся и побрел в сторону капища старых богов, скрытого в дубраве. Арсентий задумчиво смотрел ему вслед, пока волхв не скрылся за деревьями. Только тогда послушник понукнул конька, а потом, проехав с десяток аршин, тихонько прошептал:
– Прости, отец, сейчас никак не могу, слово дал вернуться в монастырь. Но я обязательно приеду!
Не буди Лихо…
Никогда в жизни десятнику Валдаю не было настолько страшно. За годы службы в княжеской дружине он видел разное. Бился в десятках суровых сражений, когда люди вокруг ревели от боли и отчаяния. Забирался на чужие стены, уворачиваясь от зловонных потоков горящей смолы. Защищал родные стены под дождем из вражеских стрел. А как-то раз в детстве вообще на спор провел ночь в доме, где, как утверждали ровесники, обитают злые духи.
Но сейчас, глядя на приближающееся существо, Валдай чувствовал, как невероятный, звериный, ледяной страх сжимает его грудь, сковывает стальными цепями руки и ноги. Тварь, не похожая ни на что живущее не земле, ковыляла со стороны леса, покачивая головой и потряхивая лапами с длинными черными когтями. В неровном свете костра, скудно освещавшего поляну, она больше всего напоминала древнюю старуху, похороненную заживо, наполовину сгнившую, а потом вылезшую из могилы. Одета была в рубище, а рысьи глаза светились во тьме, как огоньки лучины.
– Чур меня, чур! – свистящим голосом, совершенно неподобающим опытному воину, завопил Валдай. А потом принялся по очереди крестить себя и приближающуюся мерзость. – Богородица Дева, защити раба своего от нечистой!
Глядя на это, тварь остановилась и закаркала – похоже, что этот звук у нее заменял смех. На мгновение десятнику поверилось, что крестное знамение всё же подействовало на нее, но чудовище вновь пошкондыбало в сторону Валдая. От отчаяния он сделал движение, ставшее с детства единственным привычным в любом сложном положении, – выдернул из ножен меч, вытянул руку вперед, чтобы между ним и тварью оказалась верная сталь.
– Не, братец, меч тут не помощник! – послышался за спиной спокойный и ироничный мужской голос. Быстро оглянувшись, Валдай увидел двух мужчин в монашеских рясах, полы которых были заткнуты за пояс, с мечами на широких ремнях, решительно шагающих в сторону чудища, помахивая на ходу длинными блестящими цепями.
– В стороне постой! – произнес хриплым басом, глядя на Валдая краем глаза, один из них – с бородой цвета ржавчины и огромным ожогом на всю левую щеку, – Тут мы без тебя управимся.
Десятник, еще не пришедший в себя от страха, не мог не оценить, что чужаки двигаются совершенно спокойно, буднично, будто с такими вот чудищами встречаются каждый день. Не сговариваясь, они разошлись в стороны, встали так, чтобы тварюга оказалась между ними. Но не стали сразу бросаться на нее, а выжидали и присматривались. А потом принялись раскручивать цепи, которые гулко запели в воздухе.
Тварь заметалась на месте, не зная, на кого из чужаков напасть первым. Потом все-таки решилась и бросилась к темноволосому и высокому незнакомцу. Но тот, успев вовремя увидеть движение страхолюдины, выбросил вперед левую руку, и кончик цепи хлестанул по морде твари, оставив на ней дымящийся ожог и заставив визжать от боли.
– Что, корявая, не любишь серебро? – ухмыльнулся черноволосый и тут же попытался развить успех. Не получилось, потому что чудище пригнулось, пропустив разящую цепь над головой, и сразу же левой лапой потянулось вперед, стремясь вцепиться когтями в лицо мужчины. Но в этот миг своей цепью взмахнул рыжий, и ее конец обвился вокруг запястья чудища.