Свою лежанку он сделал гораздо тщательнее, но на этом не остановился. Сначала ловко, демонстрируя большой опыт, нарубил веток для навеса от дождя, потом, раздевшись вымылся в том роднике, и пинками заставил меня проделать то же самое. Нарвал подорожника и, разжевав, налепил на мои мозоли, не обращая внимания на сопротивление — мне было стыдно, что пожилой человек после долгого перехода меня еще и обслуживает. А после всего, уже в полной темноте, нарыл ножом корней камыша[19], которые предложил употребить сырыми.
— Лучше, конечно, запечь, — пояснил он. — Тогда вообще на вкус — чистый картофель. Только костра разводить нельзя. Пустынными местами идем, безлюдно, но и костер поэтому заметить могут, если вдруг искать нас будут. Вообще, странно, что до сих пор не ищут. Даже если остальные из вагона разбежались, их уже давно должны были переловить, и сообразить, что не всех поймали. Ума ни приложу, почему так получилось?
Ночь прошла спокойно. Утро встретил, дрожа от холода, с отвращением глядя на бодрую и неунывающую физиономию Мануэля. Впрочем, умывание в холодном ручье помогло проснуться, а энергичная зарядка, которую я проделал, глядя на спутника — разогреться.
— Ха! — старик не преминул прокомментировать мои действия. Сам он с зарядкой уже закончил, и теперь чистил свеженакопанные корни камыша. — Так-то, малыш! Глядишь, еще и сделаем из тебя человека! А то посмотри на себя! Не молодой парень, а глист в корсете!
— Жрать нечего было, вот и худой, — привычно огрызнулся я, о чем тут же пожалел. Мне была прочитана целая нотация о том, что тот, кто хочет — ищет возможности, а остальные — оправдания.
— Слушай, старик! — я, наконец, нашел в себе силы перейти на «ты». — Почему ты такой бодрый и веселый? В поезде ты совсем иначе выглядел. Грустный был, печальный, и еле двигался.
Рубио посмотрел на меня с сочувствием:
— А ты совсем дурачок, да? С чего бы мне демонстрировать бодрость перед синемундирниками? Ты это, может быть, поймешь, потому что даже медведя, говорят, в одной северной стране на велосипеде кататься учат. А пока просто запомни: чем меньшего от тебя ждут, тем больше шансов удивить врага. Смертельно удивить. Мы с тобой — крысы. Мы должны прятаться и убегать. Мастерски прятаться. Притворяться доходягами, умирающими. А уж потом, когда враг повернется спиной и перестанет ждать угрозы — вот тогда нужно бить. Крепко бить, так, чтобы один удар — один труп. Запомнил?
— Нет у меня врагов, — сравнение с крысами было неприятно. — И в спину я никого бить не собираюсь.
— Смелое утверждение для того, кто буквально накануне пристрелил в спину двух жандармов. Я же и говорю — дурачок совсем, — снисходительно отмахнулся Мануэль. — У тебя во врагах — целая церковь вместе с государством. Причем не одно — говорят, эта зараза везде появляется. И если ты этого не поймешь, тебя быстро убьют. То, что ты не хочешь с кем-то воевать, еще не значит, что с тобой не хотят.
Спорить я не стал, благо Мануэль уже закончил чистить корешки, и можно было промолчать без потери достоинства. Пора было отправляться. Мы, пожалуй, даже припозднились — было не просто светло, небо на востоке окрасилось в нежно-розовый цвет, до восхода оставались считанные минуты.
За весь день мы так никого и не встретили — станции и мелкие городки обходили по широкой дуге. Поездов тоже не было — ни одного, ни во встречном направлении, ни в попутном, что выглядело довольно странно. При нынешнем бурном развитии железнодорожного транспорта не встретить за день ни одного паровоза — это действительно невероятное событие. Что-то точно происходит, и только я один, оторванный от цивилизации, не в курсе. От этого я нервничал, и даже чуть не совершил глупость — при приближении к очередной станции не захотел сворачивать. Думал пробраться аккуратно, посмотреть, что и как. Рубио не дал. В своей любимой манере — одними язвительными шутками и вопросами.
— Ты иди, молодой. Только ружжо свое оставь жандармское. Никто ведь не поверит, что оно твое. И револьверы тоже оставь — все равно воспользоваться не успеешь. Там ведь в таких поселках-то все друг друга знают, каждая новая рожа — событие. А твоя и подавно. Ты сходи-сходи, порадуй местных. У них жизнь-то скучная, событий обычно — раз два и обчелся. Да и нашего брата неблагонадежного из таких мелких поселений давно повывезли, потому что некому там нас контролировать. Вот удивится народ, когда увидит!
19
Диего имеет в виду рогоз — растение с верхушками, похожими на эскимо. Его корни съедобны. И все называют его камышом.