Пальцы Маркуса расшнуровали завязки её бриджей и рывком стянули вниз, освобождая ноги. Глухой стон исторгнулся из его пересохшей глотки, когда рука накрыла чёрный треугольник.
— Ночка… Ночь… моя… Ночь.
— Твоя, — не менее глухо подтвердила она, опускаясь на колени напротив. Их руки одновременно обхватили лица друг друга, глаза пожирали оболочку, проникая в самую душу.
— Обратно возврата не будет… — прохрипел он.
— Не будет… — хрип в ответ.
Их руки двигались в едином ритме, прикасаясь, изучая такие знакомые черты и словно увиденные впервые. Так слепые изучают лица, впитывая и запечатлевая образ. Пальцы спускались ниже, исследуя шею, плечи. Руки Манон стянули с него расстёгнутую куртку, рубашку сняла через голову, развязали завязки на брюках. Подрагивающие пальцы обоих коснулись сосков одновременно, сжали, два утробных стона вырвалось сквозь стиснутые зубы. Не прерывая зрительного контакта, они словно выжидали, кто сорвётся раньше, накручивая до предела спираль желания. Не выдержали оба, метнулись навстречу. Схлестнулись тела и души… Покатилась по камням опрокинутая бутылка, зазвенел поднос, отшвырнутый с покрывала, туда же полетели брюки Маркуса…
На мгновение он замер, нависнув над ней неподвижно, словно давая им последний шанс опомниться. Рука её взметнулась, притягивая его… Он упал на неё, покрывая жадными поцелуями лицо, рот, шею. Под ним извивалось податливое, на всё согласное тело. Голые ноги, касавшиеся его голых ног, торчащие соски тёрлись о его грудь… он не мог больше ждать… Её тело дёрнулось в инстинктивной судороге, принимая его. Он замер, задержав дыхание… только не шевелись… дай привыкнуть, осознать. Её руки обвились вокруг него, словно приковывая навечно, на ту самую, так желанную ему вечность. Желание кончить немедленно отступило, и он сделал первое движение навстречу. Сладкий стон. Сильные ноги оплели его бёдра, вторя его движениям и вжимая в себя до предела… Это было как электрический разряд… как маленькая смерть, она раскрылась ему полностью, как ни перед кем и никогда. Его движения были замедленны, растянуты во времени… словно тело его говорило — прошу тебя… верь мне… верь мне… верь мне…
Руки Манон выпустили его плечи, откинулись за голову, он поймал их, переплетя свои пальцы с её. Их взгляды вновь раздирали тела, внедряясь вод кожу, плавя кости, добираясь до дна, пока не встретились две души… Она тихо вскрикнула и забилась под ним в судорожных толчках.
— Люблю… твои глаза, — просипел он, вонзаясь в лихорадочно сжимающиеся вокруг него мышцы. Полустон-полурык вырвался из горла, когда телу, из последних сил сдерживающемуся в ожидании горько-сладкого конца, наконец, было дозволено отпустить на волю свои желания. Оно содрогнулось в последних конвульсиях, оставляя частичку себя в столь желанном теле.
Манон лежала в руках мужчины, не понимая, что произошло, что с ней было… ничего сладостнее она прежде не испытывала. Покой, блаженство, отрешённость. Он всё еще был с ней.
Тигран был потрясающим любовником… но никогда она не испытывала такого единения. Словно душа с душою говорит. Не хотелось слов, достаточно было прикосновений.
Рука его гладила её изгибы, вырисовывая рисунок шрамов, но больше не было стеснения. Она повернулась к нему, скрещивая взгляды.
— Люблю… твои глаза, — вернула ему признание.
Манон стояла обнажённая в нише между зубцов, положив ладони на камни, запрокинув лицо к ночному небу. Ноги чуть подрагивали после второго раза, уже более нежного и тягучего. По телу разлилась истома. Маркус подошёл сзади, прижался к спине, накрывая своими руками её, вклиниваясь пальцами между пальцев, сжимая. Его губы вновь целовали её волосы, шею, плечи.
— От тебя пахнет мной, — прошептал он довольно, вдыхая запах её волос и кожи. — Я есть хочу.
— Ненасытный, — фыркнула Манон, толкнувшись в него ягодицами.
— Я вообще-то имел в виду парочку бутербродов, но твоё предположение мне нравится больше… — она почувствовала, как его колено раздвигает её ноги… пристроился и толкнулся в неё, она прогнулась, давая возможность проникнуть глубже. — Не-на-сы-т-на-я, — простонал в её волосы. Они несколько минут двигались, просто, чтоб заполнить себя друг другом, без стремления к логическому концу, пока его пальцы не разжали её ладонь и не прошлись лёгкими поглаживаниями по руке, плечу, перескакивали с позвонка на позвонок, очерчивая, чувствуя как мурашки бегут следом.
— Ма-р-ку-с-с… — выдохнула Манон, откидывая голову ему на плёчо. Он тут же поймал губами мочку уха, поиграл, шепнул:
— Тебе буте-рброд как всегда, с тома-том? — не прекращая движения внутри, рука обхватила грудь, сжала на грани боли.
— Да-а-а…
— Вина? — шептал, так, словно предлагал все блага этого мира.
— Да-а-а…
— Хорошо, — толкнулся глубоко в последний раз и вышел. Поцеловал в шею. — Сейчас сделаю.
— Э-эй, — возмутилась Манон, оборачиваясь и получив лёгкий поцелуй в губы. — Требую продолжения банкета.
— Будет, ненасытная моя, вот как раз после банкета и будет, — потянул её за собой к покрывалу.
Усадил, огляделся в поисках рубашки, нашёл, накинул ей на плечи и отправился собирать припасы, раскиданные по площадке. Подобрал бутылку, удивился, что не разбилась и пробка на месте. Нашёл узел со снедью. Вернулся к Манон на покрывало, сел напротив, скрестив ноги. Поставил узел между ними, бутылку передал Манон. Развязал ткань, раскинул углы, получилась импровизированная скатерть. На подносе обнаружились мясо, сыр, помидоры, каравай ржаного хлеба.
Оба одновременно потянулись к своим сапогам за кинжалами. Глаза встретились, улыбнулись. Манон не повезло — не тот сапог, в этом был стилет. Она поднялась и прошлась мимо Маркуса, вильнув перед носом задом, клацнули зубы. Манон обернулась через плечо. Маркус изобразил волчий оскал и ещё раз клацнул зубами, предупредив — мужчина голоден. Голодный мужчина получил щелбан по носу, ибо неча скалиться на неприкосновенное. А вот это она зря. Отбросил кинжал, отпихнул ногой поднос, схватил и повалил визжащую и хохочущую Манон на покрывало… бутылка снова покатилась по камням…
Минут через тридцать сидели полуодетые: Манон в рубашке, Маркус в брюках… во избежание… Она полулежала на его груди, прислонившись спиной. Он держал два нарезанных уже ломтя хлеба. Она накладывала на них порезанные сыр, мясо, на свой кругляши томата добавила. В это время Маркус успевал поцеловать или прикусить и шейку, и ушко.
— Маркус, — передёрнула Манон плечом, которое только что укусили, — дай мне закончить. Ты же взрослый мужчина, потерпи немного.
— Вот именно, взрослый МУЖЧИНА, — провёл носом по бьющейся жилке на шее, — изголодавшийся по тебе взрослый мужчина.
— Ешь, голодающий, — Манон отряхнула ладони и откупорила бутылку. Бокалов не было. Попыталась взять свой бутерброд, но Маркус отвёл руку со словами:
— Из моих рук, Ночка.
— Тогда и ты из моих, — Манон приподнялась, развернулась на сто восемьдесят градусов, скрестив ноги и соприкоснувшись коленями с Маркусом, сидящим в такой же позе.
Он отдал ей свой ломоть. Манон передала ему бутылку сделать первый глоток. Вот так и сидели, полуночничали, откусывая от своих бутербродов, запивая из одной бутылки. Молчали, ели, смотрели друг на друга и молчали. Им не требовалось никаких слов.
Оба понимали — впереди разговор, но так не хотелось его начинать. Наконец всё было съедено. Вино почти допито. Смотрели в ожидании. Наконец Маркус протянул руку и коснулся щеки Манон, она прижалась к шершавой ладони.
— Ничего не изменилось, я всё тот же. Только гораздо, гораздо счастливее.
Манон протянула свою руку и коснулась его щеки.
— Взаимно, — погладила по начавшей пробиваться щетине. — Колючий.
— Вообще-то у нас серьёзный разговор, — усмехнулся Маркус, потёрся о ладонь Манон, словно большой кошак. — У нас тут будущее решается…
— М-м-м, а я и не догадалась.