- Хорошо, ладно. Завтра-то куда приезжать?
- К десяти часам в нашу больницу, где морг. И священник будет, сделаем всё по-людски.
Он посидел, размышляя над тёткиными словами, отключил телефон, чтобы никто не звонил, и пошёл к ребятам.
***
Больше о доме тётка не заговаривала. На похоронах было некогда и не до того. Лишь передала ему ключ на случай, если он всё же соберётся посмотреть. Он бы, может, и не собрался, но мучили, не давали покоя мысли о Нелли Георгиевне. Он пытался поговорить с нею, но в ответ слышал одно и то же. И от встречи отказывалась, боясь, что не выдержит обороны, не устоит. Нужно было чем-то занять себя, и он вспомнил тёткину просьбу. Через три дня после похорон он ей сам позвонил и сообщил, что в ближайший выходной планирует поехать и взглянуть что к чему. Позвал и её, но она, сославшись на то, что после смерти мужа совсем обессилела - «руку не поднять, шагу не ступить», - отказалась. В субботу вечером он пригласил своего друга Лёшу Калинкина, а тот огорошил его, заявив, что завтра собирается сделать предложение какой-то Марине, с которой познакомился лишь две недели назад. Хорош Калинкин! Два года встречался с Дашей Капустиной - и ничего, а здесь подкатило.
- Так возьми её с собой, и махнём втроём.
- Нет, Витёк, она церемонная, не может просто так рвануть неведомо куда. Отличное воспитание, сам понимаешь.
В словах друга сквозили как будто несвойственное ему самодовольство и даже некоторая хвастливость, и Виктор не оставил это без внимания:
- Я смотрю, ты ещё не женился, а уже расхваливаешь. Не забывай пословицу: «Умный хвалит мать, а дурак - жену».
- Фу, Витёк, как грубо. Не выспался ты, что ли? Сегодня суббота? Тогда прощаю. Надеюсь, ты меня тоже простишь, если и я когда-нибудь выступлю невпопад.
- Извини, - рассмеялся Виктор, оценив лёгкость, с которой Лёша Калинкин вышел из назревавшего конфликта. Впрочем, это не первый случай, он и раньше мог запросто перевести разговор на другую тему, если чувствовал, что в начинающейся перепалке оба готовы не на шутку повздорить. В чём тут дело? Не в том ли, что у Лёши за плечами университет, а значит, более зрелый и понятливый ум? Не в его ли профессии социального психолога? Или вся причина в Лёшином характере, который не позволял распустить язык и наделать кучу глупостей. - Извини, - повторил он, - просто лень ехать одному. К тому же ты меня рассердил, что не хочешь составить компанию. Я бы и сам не поехал, но тётка попросила.
- В другой раз, - сказал Лёша. - А пока, в случае положительного ответа моей избранницы, приглашаю тебя на свадьбу.
- Ну, то-то же, - рассмеялся Виктор, понимая, что они преодолели вдруг возникшие сложности и снова оказались на тропе мира.- Скажи, что вам подарить?
- Ничего не нужно, просто сам приди. А ещё лучше - с Нелли Георгиевной.
- Подарил бы вам книгу, но книга у тебя уже есть.
- Ага, я знаю этот анекдот. Лучшим подарком для меня будет, если ты придёшь не один.
- Не знаю, не уверен, - ответил он, а для себя решил, что подарит им по велосипеду. - Всё, пока. Привет невесте!
Положив трубку, задумался. Друзьями они стали ещё в детском саду, хотя были совершенно разными. Виктор - крупный, самый сильный в группе, с прекрасной памятью и музыкальным слухом - был активен во всём: дрался, читал стихи о «милой маме» и Новом годе, пел любимую песню отца «Прощайте, скалистые горы!». А Лёша, тоненький, светловолосый, отличался покладистым нравом и какой-то недетской задумчивостью. Они и в школе дружили, пока живы были Витины родители. А когда ушли из жизни, он переселился к тётке, и видеться почти перестали. Потом совсем разошлись, когда Виктор поступил в училище, а Лёша после средней школы - в университет. Прошли годы, и, вернувшись из армии, Виктор еле узнал своего закадычного... нет, никогда они вместе не выпивали, своего давнего друга. Это был уже не тот хрупкий, милый мальчик из детского сада. На него смотрел раздавшийся до невероятных размеров мужик с толстыми щеками, ранними залысинами и низким, рокочущим голосом. Такими же выглядели его родители; и всех троих, пока они жили вместе, соседи по дому называли слонами. Объяснение подобной перемены простое: когда началась перестройка, больным оказалось не только государство, но и так называемое общество. Телеэкран заполонили рогатые и хвостатые бесы - чумаки, кашпировские, ильины и прочие глобы. Тут же подоспела мода на гербалайф, и родители стали торговать этим, как утверждалось, волшебным продуктом. Хлынули деньги, да такие, что вскоре они открыли несколько торговых палаток, а затем большой продовольственный магазин в людном месте, у метро. Продавая гербалайф, не удержались от искушения, стали сами глотать его и принялись пухнуть как на дрожжах. Заметив это, бросили, но было поздно - они продолжали полнеть. Вначале шутили, как все ненормально толстые люди: мол, «хорошего человека должно быть много». Но когда их тела приобрели безобразные формы, бросились к врачам.
Лёша не особенно переживал, что перевалил за стодвадцатикилограммовую отметку. Умный, образованный, он надевал очки и весело спрашивал: «Тебе не кажется, что я - типичный Пьер Безухов?» - «Послушай, Пьер, - отвечал Виктор, - хочешь, пойдём к моим каратистам, пускай они тебя немного растрясут?» - «Да, как-нибудь», - соглашался Лёша, но дальше этого не шёл. Ему нравилось поддерживать отношения с другом детства, прежде всего потому, что он видел в Викторе надёжного человека. Он знал, что Виктор любит женщину много старше себя, а увидев её, сказал, что она прекрасна. И ещё сказал, что появление такой женщины в жизни друга не случайно - рано оставшись без матери, он видел в ней не только любимую. - «Не усложняй, - отвечал Виктор. - Вы, психологи, часто видите то, чего нет. Если хочешь знать, я сам чувствую себя старше её. Хочется приласкать, взять на руки, сказать ласковые слова, как ребёнку. И я это делаю, а она смеётся и называет меня “слепым и сумасшедшим”».
Лёше нравилось то, что рассказывал друг о Нелли Георгиевне. Ему самому в любви не везло. Будучи психологом, он преувеличивал женские недостатки, и это мешало ему находить их достоинства. Да и большинство женщин видело его ум и внешность, но не видело души и непоколебимой честности. У него и с родителями произошёл непреодолимый разлад только потому, что им, в отличие от него, не хватало этого редкого для наших дней качества. Он отказался быть торгашом, хотя отец готов был отдать ему магазин. И работал преподавателем психологии в педагогическом лицее. «Я хочу жить, а не существовать, как они. Меня не устраивает их богатство, их владение тем, к чему они не имеют никакого отношения. Они не создавали то, чем торгуют, они просто переваливают товары с одного места на другое, но за деньги». - «Декабрист ты наш, - сказал ему однажды Виктор. - Декабристы пошли против царя, а ты - против своих единокровных. И кто из вас хуже?» - «Оба хуже», - откликнулся Лёша. И тут же похвалил: «Молодец, умеешь обобщать!»
Да, решено: подарит им по велосипеду. Пускай медовый месяц проведут в седле. Но лично его Лёша своим приглашением невольно ударил в самое больное место. Опять нахлынули воспоминания, опять изнывало сердце от потери.
Он упал на диван и уснул, не раздеваясь.
***
В воскресенье утром Виктор Алексеевич отправился на вокзал, сел в электричку и поехал в деревню. За плечи закинул небольшой рюкзак, в который засунул батон, кусок телячьей колбасы и бутылку «Каберне». На случай, если придётся что-то срочное делать по дому, прихватил ещё кроссовки и шерстяные носки. Сидя в вагоне у окна, читал на уродливых, гигантских билбордах призывы к потребителям с тихим умом: «Живи большими глотками», «Вы этого достойны» и чувствовал, что не находит себе места: как будто вот сейчас он сидит, бездействует, а нужно куда-то идти, что-то делать, чтобы образумить Нелли Георгиевну, объяснить ей, как она не права, и вернуть их прежние отношения. Когда сознание устало мешать-перемешивать одно и то же, вспомнил тёткины слова о женщине, что поселилась в их доме. Тётка Тамара ничего о ней не сказала, и стало интересно: как она выглядит и сколько ей лет. Он пожалел, что не спросил у тётки мобильный телефон этой женщины, - правильно было бы сначала договориться с нею, а потом ехать. Ещё и сейчас не поздно позвонить, и он попытался связаться с тёткой, но, как назло, оператор сотовой связи казённым голосом отвечал, что абонент недоступен. Конечно, недоступен, потому как тётка, подкошенная свалившимся на неё горем, забывала подзаряжать мобильник, а от стационарного телефона, чтобы не платить, отказалась давно.