– Нет, а что?
– Ты же всё равно знаешь, как у них выглядит обычная клетка: домик из прутьев, а сбоку всегда приделано колесо. Белка или хомяк периодически залезают туда и его крутят, бегая в нем и в то же время оставаясь на месте.
– Да, видела я такие клетки, но при чем тут они?
– Мы для богатых дураков строим такие же огромные невидимые колеса тщеславия, – ответила Жанна, – в которых они бегут, крутят их и вырабатывают энергию для нашего существования. Это похоже на магию, колдовство, ведь искусство магии – именно в умении управлять окружающим миром с помощью тайного знания о том, как он устроен.
– И что, много людей ведется на это ваше вранье? – поинтересовалась Вика.
– Все, – уверенно произнесла Жанна, почти прожигая Вику черными южными глазами, – потому что дураки для того и существуют, чтобы содержать умных.
– А вы, значит, умные? – съязвила Вика.
– Как видишь, – никак не отреагировала на ее выпад Жанна. – Ты же к нам пришла, а не мы к тебе. Значит, тебе чего-то недостает в жизни, чего-то хочется, но ты не знаешь точно, чего именно…
– Почему? Знаю, – рассмеялась Вика. – Денег и вечной молодости. Здесь этого точно не найти.
– Как знать, как знать, – уклончиво ответила Жанна и предложила: – А пойдемте, девочки, лучше в мастерскую к Диме, начнем готовиться к вечеринке. Здесь уже всё заканчивается, народ через полчаса начнет расходиться, по опыту знаю.
– А ты правда поэтесса? – поинтересовалась Людочка, которая до этого молчала.
– Да, – подтвердила Инна.
– Знаменитая?
– Быть знаменитым некрасиво. Среди друзей-поэтов – да, известная. Но поэзия сейчас – это не модно, нас мало кто читает.
– А прочти мне какое-нибудь свое стихотворение, я еще никогда живого поэта не видела, – попросила Людочка Инну.
– Да запросто. Вот, например, из последнего, – произнесла Инна холодно, с таким недовольным видом, будто ее попросили сделать гадость, но отказать она не может:
– Хуйня, ты хуйня,
полная хуйня,
охуительная.
– Всё? – удивилась Людочка.
– Всё. А что ты хотела, письмо Татьяны Лариной из «Евгения Онегина»? Так этого добра навалом в учебниках для детей и в книжках для взрослых, которые так и не научились жить своим умом. А я пишу для продвинутых в литературе, кто устал от русского языка.
– Но ты же пишешь по-русски? – снова удивилась Людочка.
– Ты понимаешь, нам, поэтам, всегда тесно в рамках того языка, на котором мы говорим и пишем. Мешает неоднозначность языка. Поэтому я усиленно работаю над изменением смысла слов, чтобы освободиться от уз языка и заново оценить слова, которые использую. Например, «хуйня» для меня здесь не просто неодушевленное существительное женского рода, а обозначение любой вещи и ситуации, которая может случиться. Понимаешь?
– Не очень, – честно призналась Людочка. – По мне, так это просто набор матерных слов, непристойность какая-то.
– Господи, что ж ты такая недалекая! Ты разницу между словами «хуйня» и «поебень» понимаешь?
– Поебень – это когда чем-то маешься, – ответила Людочка.
– Вот видишь? А «хуйня» – это реально другое, нечто плохое. Это слово происходит от индоевропейского «кхшой», что значит «шип, колючка, иголка». Чувствуешь, какая глубина у этого понятия, а?
– Что-то не очень, ты уж извини. Частушки матерные напоминает типа:
Над селом хуйня летала
Серебристого металла.
Много стало в наши дни
Неопознанной хуйни.
По-твоему, это тоже поэзия?
– Здорово она тебя уела, Инна! – хохотнула Жанна, от злой радости захлопав в ладоши. – И ответить нечего нашей поэтессе этой святой простоте!
– Вот поэтому я и не люблю вам, плебеям, читать свои стихи, – спокойно возразила Инна, с презрением глядя на искренне недоумевающую Людочку и Вику. – Чтобы понять глубину моих стихов, нужно разбираться в тонкостях современной поэзии, знать и ценить слова. Как сказал когда-то Чарльз Буковский:
Умереть на кухонном полу в семь утра,
когда другие люди готовят яичницу,
это не круто – если только
речь идет не о вас самих.
Лучше пойдемте в мастерскую к Диме, вина немного выпьем, пока к нему на вечеринку народ не набежал.