– Ох, Димон, ты опять загадками заговорил, – развязно перебила его Вика, нетерпеливо оглядываясь в поисках хоть какого-то предмета, на который можно сесть. – Кто такой Кандинский и при чем здесь кошка?
– Да ладно, проехали, – грязно ухмыльнулся Дима, – на хуй Кандинского и весь абстракционизм, включая Миро и Пикассо. Давайте лучше порошку нюхнем для начала. Кто первый?
– Чур я, чур я! – суетливо закричала Инна, тяня правую руку вверх, как школьница. – Я первая в очереди.
– А я вторая, – хохотнула Жанна, подражая подруге, которая вела себя, как великовозрастный ребенок.
– Я тоже хочу. Бля буду, а попробую, – заявила Вика и, дернув Людочку за рукав, добавила: – И Людка будет, правда же, правда же? Скажи им, скажи.
– А это разве не противозаконно? – осторожно спросила Людочка Диму. – Нас никто не накажет?
– Здесь территория свободы, не действуют никакие законы, ограничивающие наше право получить удовольствие любой ценой, – заверил ее Дима. – Здесь мы можем делать всё что захотим, ничего не опасаясь. Хочешь увидеть небо в алмазах?
– Хочу, – стыдливо призналась Людочка.
– Ну так увидишь, говно вопрос – порошку на всех хватит, вставит так, что на всю оставшуюся жизнь запомнишь.
– Первому бегуну на самую короткую в мире дистанцию по четыре сантиметра на ноздрю приготовиться. На старт, внимание, марш!
Инна, небрежно приняв из рук Димы самодельное нюхательное устройство, наклонилась над столом и ловко вдохнула половину дорожки левой ноздрей, а затем остаток – правой.
Выпрямившись и не глядя передав стодолларовую трубочку Жанне, она шумно выдохнула ртом:
– Life is simply cocaine…
Жанна, молча оттеснив Инну от стола, тихо и деловито вдохнула свою полоску и молча передала трубочку Вике.
Вика, лукаво взглянув на Людочку, а затем на Диму, всё же переборола робость и неумело, но старательно постаралась повторить всё то, что до нее делали Инна и Жанна. Вдохнув первую половинку дорожки, она испуганно охнула и, отшатнулась от стола, чуть не выронила трубочку – ее подхватил Дима и, приобняв Вику за талию, успокоил:
– Задержи дыхание и не паникуй. Это как анестезия. Сейчас болезненное ощущение пройдет, и спокойно другой ноздрей вдыхай остальное.
Вика послушно кивнула, покорно взяла трубочку и вдохнула остаток порошка, не издав ни звука.
– Ну как? – поинтересовался Дима, забирая у нее свернутую купюру и жестом подзывая к себе Людочку. – Понравилось?
Вика ответила:
– Пока не поняла. В глазах аж потемнело и ноздри ничего не чувствуют, будто весь нос внутри онемел.
– Это нормально, – заверил Дима и велел Людочке: – Ну давай, скорей, а то все тебя устали ждать.
– Ой, я боюсь, – испугалась Людочка, невольно втягивая голову в плечи. – Ты как, Вик, всё нормально?
– Не бзди, подруга, я в норме! – неожиданно хохотнула Вика и взглянула на Людочку совершенно безумными глазами. – Слушай, это так прикольно: всё вокруг такое выпуклое и цветное – охуительно!
– Вот видишь? Не задерживай нас, – поторопил Людочку Дима. – Как писал великий русский поэт:
Забил заряд в ноздрю я туго,
И думал: угощу-ка друга!
Постой-ка, брат мусью!
Подходи и заряжайся, подруга, давай-давай, не заставляй уговаривать, наша батарея уже заждалась.
Людочка всё же взяла из рук Димы скрученную купюру и, склонившись над зеркальной поверхностью столика, на которой белела последняя полоска, вдохнула. Ее будто чем-то ледяным ударили в левую ноздрю, она мгновенно онемела изнутри, а в глазах потемнело от внезапной ломоты в переносице. Превозмогая страх и боль от первой понюшки, она что есть силы втянула правой ноздрей остаток порошка и, зажмурившись, выдохнула через рот: нос у нее заложило.
Первые болезненные ощущения неожиданно пропали, как и напряжение, отчего вдруг наступило блаженство и беспричинная радость, которую невозможно было контролировать. Она неудержимой энергией заструилась наружу через глаза и уши, обрушивая на мозг Людочки какофонию звуков и цвета.
– Ну все, – радостно констатировал Дима, убирая купюру обратно в портмоне.
– А ты что, не будешь? – поинтересовалась Вика, давясь от беспричинного смеха.
– Нет, мне нельзя, я же на работе, – ответил Дима. – Я тебе уже говорил, что я художник. Только работаю я с измененным сознанием, а вы уже почти готовы воспринять то, что я собираюсь сделать.