– И что же он тебе такого рассказал, за что его отовсюду выгнали? – поинтересовалась Инна.
– Правду о происхождении человека, – заверил ее Дима, – биологическую правду. Мы все для биологов всего лишь гоминиды, большие человекообразные обезьяны.
– Ну и что в этом нового? – перебила его Жанна. – Это еще Дарвин говорил.
– Да погоди ты, не перебивай, – оборвал ее Дима. – Я ведь только начал его теорию рассказывать, а суть ее вовсе не в этом.
– Тогда в чем же? – поддержала Жанну Варя.
– Дело в том, что наши предки, какие-нибудь там уранопитеки, изначально делились на гоминид травоядных и плотоядных, которые вовсю жрали своих сородичей-вегетарианцев. Но у племен перволюдей, практиковавших каннибализм, и-за поедания мозга жертв повсеместно распространенились болезни типа коровьего бешенства, которые вызывались прионами, инфекционными агентами. Потому все каннибалы постепенно вымерли. Но, – тут Дима многозначительно потряс указательным пальцем, – тут-то и начинается самое интересное. Вымерли не все: их остатки влились в сообщество травоядных гоминид и до сих пор существуют как отдельный вид, во всем похожий на людей, за исключением того, что они хищники. Теперь понимаешь, почему мы другие? Почему мы не раскаиваемся от того, что здесь совершаем?
– Ты хочешь сказать, что мы все хищники, прирожденные каннибалы? – удивилась Варя.
– Именно. Мы все, собравшиеся здесь, другие, абсолютно другие, в отличие от остальных, обычных людей. Их законы для нас не указ, потому что у нас другая природа, другая конституция. Мы – сверхлюди, другой вид, Homo bestiaries или Homo belua, Homo bestia. Сама наша природа такова, что не терпит нормы, порядка. Пожирая других, мы реализуем себя как личности. Разве не так?
– То есть твой чокнутый биолог утверждает, что среди людей существуют люди-каннибалы, которые выглядят, как люди, ведут себя, как люди, но при этом они – не люди? – уточнила Инна.
– Именно! – подтвердил Дима и, встав со стула, прошелся по комнате, размахивая руками. – Убивать для нас – потребность, норма, и не надо этого стыдиться. Нам с детства внушали, что это плохо, но на самом деле – это хорошо: для нас хорошо. Господи, как сладостна человеческая плоть на вкус, как сладостна. Как солона человеческая кровь, как солона!
Его речь прервал входной звонок. Инна с Жанной отправились встречать очередных гостей, оставив на кухне Варю и Диму.
– Ты сам-то в свой рассказ веришь? Или это так, пустой порожняк на заданную тему? – тихо спросила Варя, задумчиво разглядывая свои руки.
– Не знаю, это не столь важно, – ответил Дима, вновь усаживаясь на свое место. – Для меня мое происхождение ничего не значит. Деда с бабкой я помню плохо, они жили с родителями порознь, а мать с отцом я видел только по выходным. Меня воспитывали книги и школа, если хочешь – среда. Моя национальность – всего лишь штамп в паспорте. Я такой же, как и вы, дитя системы, я нахуй никому не нужен, и мне никто не нужен, я не люблю людей, они для меня – назойливый рой мух. Я думаю, что этой теорией биолог пытался объяснить, почему у всех таких, как я и ты, нет души. Почему я, маленький кусок мяса, вместо того чтобы быть забитым в интересах общества, восстаю против этого общества, начиная пожирать себе подобных. А на самом деле всё просто: у нас всех нет души, потому что мы изначально отказались от бога. Он нам просто не нужен, он – помеха. Мы живем в настолько жестоком мире, что само допущение существования бога оскорбляет наш разум, разве не так?
– Ты что же, жалеешь, что отказался от бога, от веры в него?
– Я от него никогда не отказывался, просто всё это изначально было мне чуждо. Я вообще не понимаю ваше дурацкое увлечение мистикой, призывы к потусторонним силам, эксперименты с воплощениями. Нет там ничего, понимаешь – нет. Я это лично проверил, в Академии алхимии Асадова, о которой ты наверняка слышала. Какие мы только эксперименты ни ставили, какие только обряды ни совершали, призывая потусторонние силы, чтобы превратить говно в золото. Только зря друг друга насиловали и животных заживо сжигали. Ничего не получилось, никто не явился. Сам Асадов удавился, а остальные разбрелись по жизни – кто куда, лишь бы друг с другом больше не встречаться. Никакой некрономикон Аль-Азифа или Симона не помог. Всё это выдумки Лавкрафта, не более, приманка для дураков. Вот ты сказала, что для тебя есть что-то важнее жизни. Неужели ты реально, без дураков, в это веришь? Твоя вера в черта, в богиню ночи важнее, чем твоя сладкая, неповторимая жизнь, здесь и сейчас?