Тот день запомнился Омису очень хорошо, ведь это был первый раз, когда он так весело провел время в школе. А сегодня будет еще веселее...
Отсмеявшись и сытно рыгнув, мальчишка пошел дальше, напевая себе под нос похабную песенку, которую сам же и придумал. Когда дорога свернула, мальчик был готов бежать вприпрыжку - так ему не терпелось скорее рассказать о своей новой задумке, да только вот чья-то рука, схватившая за запястье, помешала Омису.
Зло фыркнув, мальчик остановился и посмотрел на того, кто решил нажить себе врага. Конечно, сам Омис ничего из себя не представлял, то ли дело его отец - дворянин, пусть и провинциальный. Встретившись взглядом со светло-ореховыми глазами, мальчик понял, что сегодняшний день будет не самым радостным в его жизни. Потому что остановил его Ёшка.
Ёшку боялись. Это было очень странно, потому что мастер тысячи дел даже и пальцем никого никогда не тронул. Наоборот, будь на его месте кто другой, Омис сказал бы - тряпка, слюнтяй да слабак. А что еще можно сказать про взрослого, который все время улыбается и разговаривает тихо-тихо. Вот его, Омиса, отец - другое дело. Сколько раз мальчик слышал громовой бас, разносившийся по всему дому, когда отец хватал лишку? Да и на расправу папенька был быстр - чуть что ему не по нраву, сразу приложит так, что можно и разум потерять. Рука у него тяжелая, а нрав еще тяжелее. Отца своего Омис боялся всегда и все равно, ни в какое сравнение с Ёшкой последний не шел.
Солнечно улыбнувшись, мастер тысячи дел вежливо сказал:
- Доброе утро, юный господин Омис.
Судорожно проглотив собственную отрыжку, мальчик промычал:
- Доброе...
Зажмурившись словно кот, Ёшка мягко улыбнулся и вежливо спросил:
- Хорошо ли учит монах Сильван?
Омис утер нос рукавом и набычившись ответил:
- Хорошо.
Молодой мастер возвел взгляд к небу и, словно узрев там божественную истину, тихо вздохнул, ответив:
- Я очень рад, ведь, насколько мне известно, монахи очень плохо относятся к тем, кто причиняет зло ближнему своему, особенно если речь идет о... - Тут Ёшка замолчал, словно бы подбирая нужное слово, а потом закончил, - об обиженных и обделенных.
Омис сглотнул. Что правда - то правда. Школа, в которую должны были ходить все дети вплоть до того момента, как им исполнится пятнадцать, была школой при храме, потому и всякие там богословские дисциплины были основой, все остальное - мир и суета. Закон богов каждый знал даже лучше, чем собственную родословную. За нарушение заветов монахи карали нещадно. И не смотрели монахи, кто грех совершил - дитя несмышленое или взрослый, кара для всех была почти одинаковой. Как гласил древний закон, ущербные (к коим и относился Кособокий) стали таковыми дабы каждый мог проявить о них заботу, показав богам, чтут ли нынче старые заветы. Посему и обидеть ущербного или нищего было грехом большим да страшным. Хуже разве что к блудницам относились, потому как верность , она словно стальной стержень, что не дает человеку упасть во мрак и захлебнуться во зле. Хотя нет... Были и те, кого могли заживо в могиле закопать. Те, который даже в мысли допускали, что богов нет. Но про таких Омис не слышал, видать уже всех давным-давно закопали.
В общем, на памяти Омиса не было ни одного ученика, который приступил бы закон древних богов, а вот отец рассказывал, что было дело. Тогда нарушителя высекли мокрыми розгами на главной площади. Хоть и был проступок его мелок, да все равно - семь шкур содрали с несчастного. В прошлый раз Омису повезло, что кособокий от плача и бессильного гнева двух слов связать не смог. Да и трусливо это было бы - взять и нажаловаться монаху. Поступи Лейл так, никто, даже те, кто питал искреннюю жалость к юродивому, не посмотрел бы больше в его сторону. Стал бы хромоногий изгоем, которого сторонятся. Именно поэтому, соблюдая негласный мальчишеский закон, Лейл смолчал. То есть, это Омис думал, что смолчал. Уродцу хватило запалу пойти к тому, кого Омис ну, никак не ожидал увидеть в качестве противника. И, говоря по правде, мальчишка искренне верил в то, что будет на месте Ёшки старый монах, он, Омис, отделался бы куда как легче.
Пока мальчишка размышлял над всем этим, мастер тысячи дел с легким интересом рассматривал рябое лицо. Ребенок - как ребенок. Упитанный, щеки розовые, толстые, аж лоснятся от сытости. Видел Ёшка кто из таких может вырасти, если вовремя за ум не возьмется. Это хорошо, что школа при храме, там научат и добро ценить и добром отвечать. Плохо только, что не на каждого у монахов время есть. А когда учишь всех вот так - скопом, одного-двоих да проглядишь... Решив нарушит затянувшуюся тишину, Ёшка мягко улыбнулся и сказал: