— Я разговаривал с ним сегодня утром.
— Может, скажешь, зачем он звонил? — осведомился Ишервуд, глядя в потолок.
— Он звонил, чтобы отказаться от обычной ежемесячной поставки красок и материалов.
— И сколько же таких ежемесячных поставок он отменил?
— Все поставки — впредь до особого уведомления.
— Случайно, не сказал почему?
— Он, дорогуша, никогда ничего о себе не рассказывает. Или ты забыл?
На следующее утро Ишервуд перенес все деловые встречи и взял в аренду автомобиль. Выехав из Лондона, он пять часов катил в глубь страны, перебираясь с одного шоссе на другое. Сначала он ехал на запад в сторону Бристоля, потом по дороге вдоль Канала в южном направлении, а потом — по просторам Девона и Корнуолла. Погода менялась постоянно, как и настроение Ишервуда, — то лил дождь, то неожиданно проглядывало тусклое зимнее солнце. Ветер, впрочем, дул постоянно, не ослабевая ни на минуту. Это представляло для Ишервуда известную проблему, так как его маленький «форд-эскорт» из-за бешеных порывов ветра временами плохо держал дорогу. За все это время он останавливался только три раза — в первый раз, чтобы залить в бак бензин, во второй — чтобы справить нужду, и в третий — в Дартмуре — из-за того, что его долбанула в ветровое стекло чайка. Он вышел из машины, поднял с асфальта птичий трупик, после чего, прочитав короткую поминальную молитву на идише, зашвырнул его в росшие у обочины кусты вереска.
Он подъехал к домику Габриеля чуть раньше трех дня. Судно Габриеля было закрыто брезентом. Перейдя аллею, Ишервуд остановился у двери и позвонил. Один раз, второй, третий... Не дождавшись ответа, он стал колотить в дверь кулаком, а потом подергал за дверную ручку. Заперто.
Подойдя к окну, Ишервуд глянул сквозь стекло на безупречно убранную кухню. Габриель никогда не затруднял себя готовкой, да и ел мало. Кусок хлеба, несколько зерен риса — и он был готов отшагать пятьдесят миль. Но даже по стандартам Габриеля кухня была слишком уж чистой: никаких следов готовки или пищевых припасов. Он уехал, заключил Ишервуд. И скорее всего надолго.
Ишервуд прошел на задний двор и двинулся вдоль дома, проверяя, все ли окна закрыты. Зря старался. Оставлять окна открытыми было совершенно не в стиле Габриеля.
Сделав круг и вернувшись ко входной двери, он пересек аллею в обратном направлении и пошел на пирс. По небу от моря к заливу двигались тяжелые свинцовые тучи. Полновесная дождевая капля, ударив по лбу, скатилась по переносице за оправу очков. Ишервуд снял их; пейзаж расплылся, потерял былую четкость очертаний. Выудив из кармана носовой платок, Ишервуд вытер лицо, после чего снова надел очки.
Когда окружающий мир снова оказался в фокусе, Ишервуд увидел на расстоянии нескольких футов от себя юного аборигена. Он возник совершенно неожиданно, как если бы материализовался из воздуха. У Ишервуда никогда не было детей, поэтому определить возраст ребенка ему было затруднительно. Лет одиннадцать-двенадцать, наконец решил он, приняв во внимание прыщики на лице парня.
— Чего это вы тут вынюхиваете? — мрачно осведомился парнишка.
— Во-первых, я ничего не вынюхиваю, а во-вторых, кто ты такой?
— Я-то? Пиил. А вы кто?
— Друг человека, который здесь живет. Меня зовут Джулиан.
Ишервуд протянул парнишке руку, но тот остался на месте. Взгляд у него был настороженный, а тело напряжено, как если бы он готовился в любой момент задать стрекача.
— Он никогда не упоминал о друге по имени Джулиан.
— Он много чего не упоминает.
— Что вы хотите?
— Поговорить с ним.
— Его нет.
— Я это уже понял. Ты не знаешь, где он?
— Он мне не говорил.
— Может, скажешь, когда он вернется?
— Об этом он мне тоже не сказал.
Пошел дождь, усиливаясь с каждой минутой. Парень остался недвижим. Ишервуд опустил руку и повернулся, чтобы взглянуть на домик.
— Ты знаешь, чем он зарабатывает себе на жизнь?
Пиил кивнул.
— А еще кто-нибудь в деревне об этом знает?
Пиил отрицательно покачал головой.
— Он работает на меня, — печально сказал Ишервуд, словно исповедуясь в каком-нибудь неправедном деянии. — Я владелец картины, которую он реставрирует.
— Какой картины? Рембрандта или Вичеллио?
Ишервуд улыбнулся и сказал:
— Вичеллио, мой друг.
— Красивая картина.
— Это точно.
Некоторое время они стояли бок о бок, не обращая внимания на хлеставший с неба дождь. Ишервуд подумал, что в этом мальчишке-часовом есть нечто от него самого. Еще одна душа, потерпевшая кораблекрушение, попав под воздействие ауры Габриеля и молчаливо взывая к нему о помощи.
— Кто его увез? — поколебавшись, спросил Ишервуд.
— Лысый человек, который ходит как солдат. Вы его знаете?
— К сожалению, знаю. — Ишервуд улыбнулся Пиилу и спросил: — Ты голоден?
Пиил кивнул.
— В деревне есть местечко, где можно выпить чаю и поесть пирожных?
— Там еще продается колбасный фарш, — сказал Пиил. — Вам колбасный фарш нравится?
— До сих пор не пробовал, но это никогда не поздно. Кстати, тебе нужно спрашивать разрешение у родителей, если ты хочешь отлучиться?
Пиил покачал головой.
— Отец с нами не живет, а матери наплевать.
Ари Шамрон прилетел в Тель-Авив поздно вечером. Рами уже его ждал. Когда Шамрон спустился по трапу, шеф охраны провел его через зал в специальную комнату, зарезервированную службой для своих агентов и гостей. Как только они вошли, Шамрон снял цивильный костюм и переоделся в кожаную куртку и брюки цвета хаки, которые привез с собой Рами.
— Премьер-министр хочет видеть вас, босс, — сказал Рами. — Сейчас же.
И это у него называется не вмешиваться в мои планы, подумал Шамрон и вздохнул.
Они сели в автомобиль и поехали по змеившейся среди холмов ленте шоссе в сторону Иерусалима. По дороге Шамрон просматривал документы, накопившиеся за время его отсутствия.
В созданной премьер-министром пестрой коалиции разразился очередной кризис. Чтобы добраться до офиса премьера, Шамрону пришлось миновать длинный коридор, заполненный переругивавшимися друг с другом политиками.
Отчет Шамрона о результатах поездки в Лондон премьер-министр слушал молча. Это был интриган по натуре. Он начинал свою карьеру в военной академии, где все дышало войной, а потом перешел в это осиное гнездо — в министерство иностранных дел. Когда ему пришло время вступить на политическую арену, это был уже законченный бюрократ, поднаторевший в искусстве предательства и закулисных махинаций. Он почти мгновенно поднялся к вершинам партийного руководства благодаря своему мощному интеллекту, полнейшей беспринципности и твердому убеждению, что цель оправдывает средства. В Шамроне он видел родственную душу — человека, который не остановится ни перед чем, если считает свое дело правым.
— У меня только одна проблема, — сказал Шамрон.
Премьер-министр поднял глаза к потолку. Его так и подмывало сказать, что ему нужны не проблемы, а решения, но он сдержался. Он знал, что Шамрон не одобряет людей, которые живут и действуют, опираясь на подобные расхожие максимы.
— И эта проблема — Бенджамин Стоун.
— Что с ним не так на этот раз?
— Его бизнес в плачевном состоянии. Он тянет денежки с Питера, чтобы расплатиться с Полом, и это вызывает у друзей Питера понятную озабоченность.
— Это может как-нибудь отразиться на нас?
— Если он пойдет на дно, не поднимая шума, мы лишимся только его денег. Но если он, начав пускать пузыри, напечатает какую-нибудь гадость в своей газетенке, мы можем оказаться в весьма двусмысленном положении. Боюсь, он слишком много знает.
— Бенджамин Стоун поднимает шум, даже когда ходит в сортир.
— Намек понял.
— Каково твое мнение о тех развеселых фильмах в стиле «домашнее видео» с его участием, которые сделали на бульваре Царя Давида в прошлом году?
— В свое время это казалось неплохой идеей. Но сейчас, похоже, к Стоуну, как постоянному источнику скандалов, уже попривыкли. По этой причине я сомневаюсь, что он будет сильно опечален, если широкая публика получит возможность взглянуть на то, как он общается с израильской проституткой.