Выбрать главу

Более всего Пиилу не давал покоя вопрос, чем незнакомец занимается по ночам. Однажды поздно вечером он решил отправиться на разведку. Натянув свитер и пальто, он выскользнул из дому, не поставив об этом в известность мать. Стоя на пирсе, он рассматривал дом незнакомца. Окна были открыты, и в воздухе разливался какой-то резкий запах — не то денатурата, не то бензина. Кроме того, из дома доносились приглушенные звуки пения и музыки — возможно, это была опера.

Пиил уже собрался подойти к дому поближе, как вдруг ему на плечо легла тяжелая мужская рука. Пиил вздрогнул, повернулся и увидел Дерека. Его глаза блестели от едва сдерживаемого гнева.

— Ты что это здесь делаешь, а? — взревел он. — Твоя мать вся извелась от беспокойства.

— Если она так уж волновалась, то почему послала на розыски тебя?

— Изволь ответить на мой вопрос, парень! Почему ты здесь стоишь? Что высматриваешь?

— Тебя это не касается!

В темноте Пиил не заметил, как Дерек замахнулся, чтобы отвесить ему оплеуху. Секундой позже в левом ухе у Пиила зазвенело, а на глаза навернулись слезы.

— Ты не мой отец! И не имеешь никакого права.

— Да, ты не мой сын, но пока ты живешь в моем доме, тебе придется делать то, что скажу я.

Пиил сделал попытку убежать от Дерека, но тот грубо схватил его за воротник пальто и, как щенка, поднял в воздух.

— Немедленно меня отпусти!

— Так или иначе, но ты сейчас же отправишься домой.

Дерек, не выпуская Пиила, сделал несколько шагов, но вдруг замер. Пиил крутанулся, чтобы посмотреть, что происходит, и увидел стоявшего посреди тропы незнакомца. Тот скрестил руки на груди, а голову чуть отклонил в сторону.

— Что вам надо? — рявкнул Дерек.

— Я услышал шум и вышел узнать, не случилось ли чего.

Пиил подумал, что впервые слышит голос человека, за которым столько времени наблюдал. Тот говорил по-английски очень чисто, но, если вслушаться, в его речи можно было разобрать неуловимый, едва заметный акцент. Дикция у него была такая же, как его тело: он произносил звуки и слова четко, твердо и уверенно. В его голосе, если так можно выразиться, не было ни капли жира — сплошь сухожилия и мускулы.

— Ничего особенного не случилось, — ответил Дерек. — Просто мальчишка позволяет себе шляться по ночам, хотя должен сидеть дома.

— Обращайтесь с ним как с человеком, а не как со щенком, — он и не будет шляться.

— Сдается мне, вы суете нос не в свое дело...

Дерек отпустил Пиила и одарил незнакомца тяжелым взглядом. Какое-то время Пиил думал, что Дерек набросится на него с кулаками. Потом мальчик вспомнил, какие у этого человека твердые мускулы, и решил, что тот сумеет дать Дереку отпор. Должно быть, Дерек тоже это почувствовал, поскольку, так больше ни слова и не сказав, повернулся, взял Пиила за руку и повел в сторону коттеджа. По пути Пиил бросил взгляд через плечо и увидел, что незнакомец все в том же положении — скрестив на груди руки и отклонив голову несколько набок — стоит на прежнем месте и смотрит им вслед. В темноте его силуэт напоминал часового.

К тому времени, как Пиил добрался до своей спальни и выглянул из окна, незнакомец уже ушел, но свет в его доме продолжал гореть — яркий, ослепительно белый, как огонь в горне.

* * *

Когда осень подходила к концу, Пиила стало глодать чувство досады. Он так и не узнал ничего важного про этого человека. Даже не выяснил, как его зовут, хотя в деревне высказывались по этому поводу кое-какие догадки и даже назывались какие-то имена — по преимуществу с латинскими корнями. Нечего и говорить, что Пиил по-прежнему не знал, чем незнакомец занимается по ночам. И тогда мальчик решил предпринять еще одну разведывательную операцию — самого решительного свойства.

Поутру, когда незнакомец уселся в свой антикварный «МГ» и покатил к центру деревни, Пиил добежал до пирса, поднялся к дому и влез в него через открытое окно, выходившее в сад.

Прежде всего он обратил внимание на то, что незнакомец использовал гостиную в качестве спальни.

Поеживаясь от пробиравшего его нервного озноба, Пиил торопливо поднялся по лестнице на второй этаж.

Там были снесены почти все перегородки между комнатами — по-видимому, для создания свободного пространства. В центре просторного помещения стоял большой белый стол. Сбоку к столу был прикреплен микроскоп с манипулятором в виде механической руки. На другом столе — поменьше — выстроились в ряд флаконы и бутыли со всевозможными химикатами. Вот что было источником доносившегося из дома резкого запаха, подумал Пиил; в следующее мгновение он увидел на столе оптические приборы, напоминавшие забрана со вставленными в смотровые щели толстыми увеличительными линзами. В углу стояла металлическая конструкция с флуоресцентными лампами, являвшимися источниками того яркого, ослепительно белого света, который Пиил так часто видел ночью.

В комнате находились другие приборы и инструменты, которые Пиил затруднялся определить, но эти вещи не вызвали у него тревогу. В комнате на двух массивных подрамниках стояли две картины. Одна была большая, очень старая на вид, с запечатленной на полотне какой-то религиозной сценой. Местами живописный слой растрескался и осыпался до холста. На втором подрамнике находился групповой портрет, изображавший какого-то старика, молодую женщину и ребенка. Пиил исследовал подпись в правом нижнем углу картины. Там было начертано: «Рембрандт».

Мальчик повернулся, чтобы уйти, и... столкнулся нос к носу с незнакомцем.

— Что ты здесь делаешь?

— П-простите меня, сэр, — пролепетал Пиил. — Я думал, вы дома...

— Ничего подобного. Ты знал, что я уехал, поскольку следил за моим домом из окна своей спальни с самого утра. Если разобраться, ты следил за мной чуть ли не со дня моего приезда.

— Я думал, что вы, возможно, контрабандист.

— И что же, позволь узнать, навело тебя на эту мысль?

— Ваша лодка, — соврал Пиил.

Незнакомец улыбнулся.

— Но теперь-то ты, надеюсь, узнал правду?

— Не совсем, сэр, — сказал Пиил.

— Я — реставратор. Восстанавливаю старинные картины, предметы обихода и прочие вещи. Согласись, временами они нуждаются-таки в реставрации и ремонте. Как этот дом, к примеру.

— Или лодка, — сказал Пиил.

— Или лодка, — согласился незнакомец. — Некоторые старинные вещи — такие, например, как эти картины, — представляют огромную ценность.

— Они что же — дороже яхты?

— Гораздо дороже. Но хватит об этом... Теперь, когда ты знаешь, что у меня здесь хранится, у нас возникла серьезная проблема.

— Я никому не скажу, — проблеял Пиил. — Честно.

Незнакомец провел ладонью по его коротко стриженным волосам.

— Знаешь что? Мне, возможно, понадобится помощник, — негромко произнес он. — Человек, который следил бы за моим домом, когда я буду в отлучке. Ты как — согласен взяться за такую работу?

— Да.

— Между прочим, я собираюсь выйти на своем судне в залив. Хочешь ко мне присоединиться?

— Да.

— Тебе нужно получить для этого разрешение у своих родителей?

— Дерек не мой отец. А матери все равно.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно.

— И как же тебя зовут?

— Пиил. А вас?

Незнакомец не ответил и лишь обвел глазами комнату, как бы желая удостовериться, что Пиил не нанес никакого ущерба находившимся в помещении приборам и ценным вещам.

Глава 2

Париж

Заполненный трудовыми буднями карантин, в котором пребывал незнакомец в Корнуолле, мог бы завершиться без всяких происшествий, если бы Эмили Паркер не встретила человека по имени Рене на вечеринке, устроенной иорданской студенткой по имени Лейла Калифа дождливым вечером в конце октября. Как и незнакомец, Эмили Паркер жила в своеобразной добровольной ссылке: она приехала в Париж в надежде, что сможет исцелить свое разбитое сердце. У Эмили не имелось тех физических совершенств, которыми обладал незнакомец. Ее походка была развинченной, ноги слишком длинны, бедра чрезмерно широки, а груди — тяжеловаты. Когда она двигалась, создавалось такое впечатление, что все части ее тела находятся между собой в постоянном конфликте. Ее гардероб не отличался разнообразием: большей частью она носила потертые джинсы с модными сквозными разрезами на коленях и стеганый, подбитый ватином жакет, придававший ее торсу сходство с большой диванной подушкой. Лицом она тоже, что называется, не вышла. Мать утверждала, что у нее черты польской крестьянки — круглые щеки, толстогубый рот, тяжелый подбородок и тусклые, близко посаженные карие глаза. «Боюсь, у тебя лицо отца, — говаривала она, — и отцовское же ранимое сердце».