Он протянул ей руку.
— Люсьен Даву.
— Доминик Бонар.
Он одарил ее уверенной, но одновременно доброжелательной и теплой улыбкой.
— Мои помощники сообщили, что вы очень красивая женщина, но эти жалкие слова не состоянии передать вашу истинную прелесть.
Его манеры и речь наводили на мысль о французском воспитании. Если бы ей не сказали, что он палестинец, она приняла бы его за преуспевающего парижанина.
— Вы совсем не такой, как я думала, — сказала она чистую правду.
— Неужели? А как вы меня себе представляли? — Он уже начал ее прощупывать, и она это почувствовала.
— Ну... Юсеф говорил, что вы интеллектуал и борец за идею. Я полагала, что увижу длинноволосого субъекта в потертых джинсах и дырявом свитере.
— Другими словами, вы готовились лицезреть, скажем так, интеллектуала-профессионала?
— Пожалуй, это самое уместное в данном случае слово, — ответила Жаклин с натянутой улыбкой. — Но вы на профессионального мыслителя нисколько не похожи.
— Это потому, что я никогда не был университетским профессором.
— Не скрою, я бы хотела узнать о вас больше, но Юсеф предупреждал, чтобы я лишних вопросов не задавала. Поэтому, как я понимаю, наши разговоры должны ограничиваться милыми светскими беседами.
— Вы не представляете, как давно я не вел милой светской беседы с красивой женщиной. Полагаю, беседы такого рода скрасят нам время пребывания за границей.
— Скажите, вы давно приехали в Монреаль?
— Между прочим, вы только что задали мне вопрос, Доминик.
— Извините, я просто...
— Не надо извиняться. Это всего лишь шутка. Что же касается вашего вопроса, скажу так: я приехал в Монреаль сегодня утром. Как видите, не успел даже разобрать вещи.
Жаклин прошла из гостиной в спальню, и Тарик поспешил ее заверить:
— Не беспокойтесь. Сегодня я буду спать на диване в гостиной.
— Если мне не изменяет память, мы должны изображать влюбленную парочку.
— Совершенно верно.
— А вдруг обслуживающий персонал заметит, что вы спите в гостиной?
— Ну... Они могут предположить, что мы поссорились. Или решат, что я работал до поздней ночи и не захотел вас беспокоить.
— Полагаю, на это они могут купиться.
— Юсеф говорил, что вы умны, но никогда не отзывался о вас как о женщине с конспиративным складом ума.
Жаклин порадовалась, что этот разговор завела она, а не он. Ей, по крайней мере, удалось завладеть его вниманием. Теперь она с полным на то основанием могла сказать, что хотя бы это ей по силам.
— Не возражаете, если я закурю?
— Нисколько.
Жаклин вставила в рот сигарету и, нажав на педаль, прикурила от зажигалки, подаренной Шамроном. Она знала, что в этот момент зажигалка начала испускать радиоволны, которые должны засечь люди из службы. Ей представлялось, что она видит эти радиоволны чуть ли не воочию.
— Я не захватила одежду для холодной погоды. Лейла сказала, что вы поводите меня по магазинам и поможете приобрести теплые вещи.
— С удовольствием прогуляюсь с вами по магазинам. Хочу извиниться, что вынужден был держать вас в неведении относительно пункта назначения. В оправдание могу лишь сказать, что это было совершенно необходимо.
— Я вас понимаю. — Помолчав, она добавила: — Надеюсь, что понимаю.
— Теперь ответьте на мой вопрос, Доминик. Почему вы согласились отправиться со мной в путешествие? Вы что — действительно верите в важность этой миссии? Или вы согласились на это, потому что влюблены?
То, что эти вопросы чуть ли не дословно совпали с теми, которые она не раз себе задавала, показалось ей непостижимым, и лгать, отвечая на них, было бы вульгарно. Положив зажигалку в сумку, она спокойным голосом произнесла:
— Я пошла на это из-за любви. Вы верите в любовь?
— Я верю в то, что мой народ должен иметь свою родину, и посвящаю борьбе за его права все свое время. Я никогда не мог позволить себя такую роскошь, как любовь.
— Извините... — Она хотела было назвать его Люсьеном, но по какой-то непонятной причине не смогла заставить себя это сделать.
— Вам что, неприятно произносить мое имя? Почему вы не назвали меня Люсьеном?
— Потому что знаю: это ненастоящее ваше имя.
— Откуда вы об этом знаете?
— Мне сказал об этом Юсеф.
— А вы знаете мое настоящее имя?
— Нет. Юсеф мне его не назвал.
— Юсеф — хороший парень.
— Это правда. И я очень тепло к нему отношусь.
— Скажите, Доминик — ваше настоящее имя?
Он застал ее врасплох: она не ожидала этого вопроса.
— Не понимаю, о чем вы?
— Странно. В сущности, это такой простой вопрос. Я просто хотел узнать, в самом ли деле вас зовут Доминик?
— Вы видели мой паспорт.
— Подделать паспорт не представляет труда.
— Для людей вроде вас — может быть! — бросила Жаклин. — Послушайте, Люсьен — или как там вас еще называют? Мне ваши вопросы не нравятся. Они вызывают у меня чувство дискомфорта.
Он сел на диван и потер виски.
— Вы правы: мне не стоило затевать этот разговор. Но политика на Среднем Востоке кого угодно параноиком сделает. Надеюсь, вы меня простите?
— Мне нужно позвонить в Лондон. Проверить свой автоответчик.
— Разумеется. — Он подтащил к себе за шнур телефон и снял трубку. — Вы позволите набрать за вас номер?
Она продиктовала ему номер своего лондонского телефона. Он включил связь, после чего стал давить пальцем на кнопки. Через несколько секунд она услышал двухтонный сигнал фирмы «Бритиш телеком», а потом записанный на магнитофонную пленку собственный голос, предлагавший абоненту оставить сообщение на автоответчике. В этот момент ей представился склонившийся за компьютером сотрудник технического отдела израильской секретной службы. Перед ним на экране одно за другим высвечивались слова: «Отель „Королева Елизавета“, Монреаль, комната № 1417». Жаклин хотела выключить связь и взять трубку, но Люсьен отодвинул от нее аппарат и сказал:
— Я тоже был бы не прочь узнать, кто вам звонил. Если вы, конечно, не возражаете. Ничего не поделаешь — опять паранойя одолевает.
За время отсутствия Жаклин пришло три сообщения. Первое было от женщины, которая идентифицировала себя, как мать Доминик. Второе — от Джулиана Ишервуда. Он не мог отыскать папку с материалами по современным художникам и просил Доминик связаться с ним в удобное для нее время и сообщить, где, по ее мнению, эта папка может находиться. Третий звонок был от мужчины, который никак себя не назвал, но Жаклин сразу узнала голос Габриеля. Он сказал: «Я просто хочу, чтобы ты знала, что я всегда о тебе думаю. Если тебе что-нибудь понадобится, дай только знать. Надеюсь, мы скоро увидимся. Привет».
— Можете повесить трубку, — сказала Жаклин.
Положив трубку, Тарик заметил:
— Непохоже, чтобы это звонил Юсеф.
— А я и не утверждаю, что это Юсеф. Мне звонил мужчина, которого я знала до Юсефа.
— У меня сложилось впечатление, что этот человек все еще к вам неравнодушен.
— На самом деле он никогда меня по-настоящему не любил.
— Но у меня нет сомнений, что вы его любили. Возможно, вы и сейчас его любите.
— Я влюблена в Юсефа.
— Ах да! Чуть было об этом не забыл. — Он поднялся с места. — Знаете что? Пойдемте по магазинам...
Глава 38
Монреаль
Зви Ядин встретил Габриеля и Шамрона в аэропорту и повез в Монреаль. У Зви были густые курчавые волосы, окладистая борода и мощное сложение профессионального игрока в регби. Так как Зви был высок и силен, многие считали, что он глуповат, но это не соответствовало действительности. Габриель знал это лучше, чем кто бы то ни было, так как учился вместе с ним в академии. Когда курсанты отрабатывали навыки рукопашного боя, Габриеля и Зви часто ставили в пару, хотя они и принадлежали к абсолютно разным весовым категориям. Под конец обучения во время одного из таких спаррингов Зви Ядин сломал Габриелю два ребра. Габриель ответил ему ударом локтя в подбородок и сломал челюсть. Уже много позже Ядин признался, что их ставили в пару по указанию Шамрона, которому хотелось узнать, как Габриель переносит боль. Габриель пожалел, что сломал челюсть Зви, а не Шамрону.