- На тебе водицы, заморыш, - с совершенно счастливой мордой, выдохнул он мне в лицо. - Смотри не захлебнись.
Часть охранников уже сидела на лошадях. Слуги складывали мешки с припасами на телеги. Отряд готовился выступать.
На невысокой, необычайно лохматой лошадке подъехал следопыт. Долго смотрел на меня, прикрывшись от солнца. Потом вытащил наполненный жидкостью кожаный мешок из седельной сумки и сунул горлышко мне между губ. В рот полилась слегка подсоленная студеная вода.
- Ты случайно не родственник ростокскому князю? - щурясь, спросил лесовик, убирая бурдюк на место.
- Нет, - дергать головой было больно. Пришлось говорить.
- Жаль.
Коняшка вяло обмахивалась длинным неопрятным хвостом от первых проснувшихся мух и переступала с ноги на ногу. Следопыт выпрямился в седле и, сложив руки на груди, смотрел куда-то вдаль, над головами суетящихся слуг.
- Жа-а-аль, - протянул он еще раз. - Знатный был бы повод...
Воины построились двумя колоннами. Телеги начали выкатываться на дорогу между ними.
- Что-то твой старший брат запаздывает.
- У меня нет братьев.
- Жаль, - резко выдохнул он и подобрал узду. - Ну, тогда - прощай, человечек из леса.
Задорно гикнув, следопыт сорвал лохматого конька с места. По широкой дуге, он объехал готовый к маршу отряд и скрылся на опушке леса. Пыль, поднятая его рывком, еще не успела осесть, как подъехал Сократор в сопровождении пары хорошо знакомых мне палачей. Спустя минуту, к ним присоединился четвертый - нарядно разодетый мужик на тонконогой, нервной кобылке.
- Это и есть ваш лазутчик? - брезгливо поморщившись, процедил он.
- Да, Мирослав. Лонгнаф поймал его в лесу у самого лагеря. Малец говорит - пришел из Ростока взглянуть на чужеземцев.
- Далековато завело паренька его любопытство, - засмеялся посол.
- Это точно, - искренне поддержал Сократор и нагнулся ко мне. - Ничего не хочешь добавить, малыш? Что-нибудь такое, из-за чего я должен был бы сохранить тебе жизнь...
Мое тело нашли бы через час. Через три часа о моей смерти узнал бы Вовур. К вечеру отряд, прошедший тысячи верст от Модуляр до Ростока, уже хоронили бы на опушке Великого леса. Ибо в противном случае через трое суток мои родичи там же хоронили бы Вовура. Было ли мне что сказать этому большому и сильному человеку? Поверил бы этот, закаленный битвами и путешествиями воин связанному щуплому парнишке в обмоченных штанах?
- Если хочешь встретить завтрашнее утро, ты меня отпустишь, - прохрипел я. И понял - не поверит. Неожиданно сильно захотелось жить.
Я изо всех сил сжал зубы. Чтобы предатель-язык не вздумал молить о пощаде.
- Отнесите его в лес, - вяло махнул рукой посол. - Прибейте гвоздями к дереву потолще...
- О! Мирослав! - громко засмеялся командир. - Как там Владыка говаривал в старые добрые времена? «Искупайте грехи своего народа»! Вот и пусть искупит...
- Да здравствует король Эковерт! - дружно гаркнули дружинники.
Палачи, радостно улыбаясь, поспешили снять меня с жерди. Конечно, нежностью их руки не отличались, и конечно, им показалось забавным несколько раз пнуть меня по дороге...
Я не помню короткий путь к лесу. Наверное, я падал. Наверное, меня били. Может быть, кто-то из них возвращался к деревне - вряд ли дружинники носят в поклаже гвозди.
Я не помню, как мои ладони прибивали к толстенной березе.
Я не знаю, как долго я провисел.
Я тонул в пучине беспросветного ужаса и боли. И единственное, о чем я молил подлых ушедших в спячку богов - дать мне силы, чтобы не орать и не выпрашивать у врага жизнь. Чтобы сохранить последнее и самое главное, что оставалось у меня, - честь.
7
Лошадь мягкими губами тыкалась мне в щеку. Сквозь мутную пелену в глазах, соловушка показалась мне неведомым чудовищем, вроде драконов из детских сказок. Но страха я, почему-то, не испытывал. И боли в пробитых железом руках не чувствовал. Капающий с мизинцев березовый сок, тепло живой бересты за спиной, шелест ветра в нитях плачущих веток. Мой крылатый ветряный друг, воздушными перышками щекочущий тело в прорехах одежды. Странное покалывание на груди. В том месте, где следопыт по имени Лонгнаф резал мою кожу на лоскутки... И необычайная легкость во всем теле. Вот только в глазах какая-то муть.
И я сам себе не поверил, когда сквозь розовое марево разглядел вернувшихся к дереву палачей.
- Слава Басре, малец вроде жив еще, - поскуливал первый.
- Надо ему морду оттереть - в гроб краше кладут, - суетился второй.
- Смотри, он кровью плачет...
- Убери хлебало, скотина безмозглая! Видишь, снимаем хозяина твоего...
- Дай ему воды, вдруг ему сказать чего-нибудь нужно будет...