На стук и уговоры никто не отвечал. Наоборот, за дверью царила зловещая тишина. В конце концов хозяин гостиницы послал портье за дубликатом ключа и комнату открыли. В свете электрической лампы картина происшедшего открылась вошедшим. Офелия, настойчиво отодвинув Джима, вошла в комнату. За письменным столом сидел постоялец, в измятой рубашке, забрызганной то ли красным вином, то ли кровью. Правая рука его лежала на толстой тетради, левой он держался за сердце. Гримаса ужаса застыла на его бледном, осунувшемся лице. Даже отсюда было видно, что человек уже мёртв. И смерть его не была лёгкой.
В комнате царил беспорядок, словно несчастный собрался съезжать, и нечто произошло с ним столь внезапно, что казалось, будто он вскричал, упал на стул и умер. Постояльцы принялись креститься и поминать Бога и чёрта в равных пропорциях, пока хозяин гостиницы с таким же бледным, как и у покойного, лицом не попросил всех замолчать и покинуть комнату. Он тотчас собирался слать за полисменом, но тут же вспомнил, что час уже поздний и пешком, без транспорта, подобная прогулка равносильна самоубийству.
- Эй, а это что?! - раздался вдруг голос одного из американцев. Джим, а это был он, указывал на кровать, в которой среди одеял что-то шевелилось. Народ в панике подался к выходу из комнаты и только Офелия, держа руку с пистолетом в кармане, двинулась вперёд.
- Осторожней, леди, - вновь подал голос американец. - Вдруг там убийца!
Она кивнула, принимая во внимание замечание и сделала робкий шаг вперёд. Одеяло действительно шевельнулось. Офелии пришлось достать пистолет. Она услышала, как вздохнул портье и шёпот Джима: «Вот видишь! Я же говорил, эта леди - не промах!»
Ухмыльнувшись, Офелия сделала еще два шага и, осторожно протянув руку, ухватилась за край одеяла. Рывком она сбросила его на пол и все присутствующие увидели сжавшуюся от страха женщину, в длинной белой сорочке, больше напоминающей саван, чем ночную рубашку. Бледное лицо, с бескровными, чуть припухлыми губами и длинный тонкий нос, выдавали в ней принадлежность к родовой аристократии. Длинные спутанные волосы, как любили говорить поэты, цвета воронова крыла, и глаза. Глаза делали её похожей на женщину с античных фресок. Бездонные чёрные глаза, в которых Офелия сразу почуяла близкое по духу существо, которое пришло совсем из другого времени.
- Кто Вы? - спросила она.
- Меня зовут Лигейя. Я супруга Джереми Фицроя. Что с ним произошло? Он мёртв?! О, почему он умер?! Проклятье! Почему?!
Её ярость напугала всех в комнате, включая Офелию. Черноволосая бросилась к телу Фицроя, упав перед ним на колени. Прижавшись к его коленям, она ласкала его руку, тщетно пытаясь согреть уже навеки остывшую плоть. В полной тишине раздался её нарастающий вой. Она упала на пол, не прекращая кричать. Офелия, собравшаяся было приблизиться к ней, благоразумно передумала. В этот момент Лигейя, вскочив, отбросила тяжёлый старинный стул одной рукой. Краем глаза она увидела, что любопытных в комнате не осталось. Не часто увидишь, как человек в одно мгновение превращается в пышущий гневом вулкан. А когда это хрупкая, красивая женщина, становится еще страшней. Ярость совершенно исказила её черты превратив в фурию.
- Это ложь! - вмешался МакКлауд, выглядывая из-за дверей. - Вы не можете быть его женой, так как я лично регистрировал их. И Вы никак не похожи на леди Ровену Тремейн.
Эти слова подействовали на неё сильней, чем смерть «супруга». Она заметалась по комнате, натыкаясь на предметы мебели.
- Не помню! Не помню! Где я?! Кто вы такие?!
Офелия сочла это благоприятным моментом и всё-таки шагнула вперёд:
- Успокойтесь на мгновение, и я Вам всё объясню. Есть у Вас что-либо кроме виски? - обернулась она к хозяину гостиницы. С благодарностью отметив, что он тут же отправился за спиртным сам, выпроводив предварительно американцев, чьи растерянные физиономии мелькали в коридоре. Дверь в комнату осторожно прикрыли и Офелия, усадив на кровать странную женщину, спросила: - Что последнее Вы помните, Лигейя?
Та задумалась.
- Болезнь. Я болела и должна была умереть. Джереми не отходил от меня ни на миг, до последнего вселяя в меня надежду.
- Когда это было? - тихим, спокойным голосом продолжила Офелия, накрыв её ладонь своей.
Теперь «леди Тремейн» задумалась надолго. Она хмурилась, словно человек, уверенный, что точно что-то знал, но оказалось, что всё забыл подчистую.
- Не помню, - тихо произнесла она, сжав кулаки так, что побелели костяшки. - Я не помню.