Офелия. Дом ламий
Осенью Офелию часто одолевали грустные мысли. С чем это было связано, она не знала, но глядя на небо, атакованное беспорядочными ордами туч, всегда предавалась унынию. Вот и сегодня, завернувшись в плед, она грела ладони о кружку глинтвейна и смотрела в истекающее слезами окно. Лондиний, как и раньше, встретил её моросью, но она уже перестала это замечать. Каждый приезд в этот город ассоциировался у неё с дождём. Эдакий менуэт из капель влаги и облаков пара. Комната для размышлений, как она её называла, выходила единственным окном на парк. И сейчас, удобно расположившись на широком подоконнике, Офелия смотрела на проносящиеся паровые кэбы, вездесущие хобби-хорзы[1], и царственно парящий в небе дирижабль. Тяга людей к небу воплотилась в этих неуклюжих, словно гиппопотамы, конструкциях. Они, а не птицы, теперь царили в небе, осваивая пятый океан. Ей нравились эти изменения. Ей нравилось летать, или мчаться на паротяге, глядя на проносящиеся мимо места, явления, лица. Даже спустя четыреста лет Офелия не растеряла вкус к жизни. Ей нравилось открывать мир заново, каждый раз, как он менялся. Открытие Нового Света, Возрождение, Реформация и Революция. Она пережила их все. И каждое наложило на неё свой отпечаток. Оставило свой след в душе. Может, поэтому ей не сиделось на одном месте, словно злой рок гнал её вперёд. И уже в этой гонке она поставила себе цель - искать тех, кто, как и она бродит неприкаянными тенями по Земле, неся бремя бессмертия или долголетия. Она сама не знала, бессмертна ли она! Её небьющееся сердце ничего не доказывало. И в первую очередь - ей самой. Мало было вещей в этом мире, способных её напугать, особенно после безумия и смерти. Она часто проклинала Гамлета, пока боль не сошла до комариного писка. А затем и вовсе прошла, затаившись где-то в дальних закоулках её сознания. Офелия повела плечами и сделала глоток глинтвейна, горячей волной пронесшегося по пищеводу и огненным шаром скатившегося в желудок. Она улыбнулась и, откинув голову, прикрыла глаза: - Моя госпожа, - шептал её спутник Костин, - лучше бы мы остались на ночлег в нормальном месте. - А чем это тебя не устраивает?! - Возвращаться обратно по горной дороге в надвигающихся сумерках не было никакого желания. И поэтому она упрямо шла к перевалу Змоликас, покинув тёплый номер в гостинице провинциальной Самарины, у подножия Эпирских гор[2]. Июньский дождь был прохладным, а пронесшийся пару дней назад циклон понизил температуру до рекордно низкой для этой местности. - До перевала еще несколько лиг и, как я слышал, места эти не слишком приветливы, - говоря это Костин, молодой валах, незнамо как попавший в Грецию, беспокойно вертел головой. - Неужто?! - позволила себе усмехнуться Офелия, неся свои вещи сама из чистого упрямства. - Мне кажется, тебе просто не поднесли сливовицы. Или это была бехеровка? Костин буркнул в ответ что-то неразборчивое, но хмуриться не перестал. На перевале, по словам владельца гостиницы, располагался постоялый двор, которым владела вдова Дафния Ипиротис, пришедшая в эти места много лет назад. С ней жили её дочери, которые со слов того же хозяина гостиницы вели жутко замкнутый образ жизни. Но дурная слава этих мест не достигала ушей туристов, в великом множестве бросившихся открывать для себя прародину европейской цивилизации. Конечно же, после того, как османы после долгой борьбы вернули грекам независимость. Проделав изрядный путь на паротяге до станции Самарины, Офелии не терпелось размять ноги. И поэтому, не останавливаясь в гостинице, она сразу же устремилась к перевалу, взяв в качестве проводника молодого влаха. Её рыжие волосы растрепались из-за дыхания игривого ветра, который с каждой пройденной сотней шагов становился сильней. Походные ботинки помогали на горной дороге, не скользя на россыпях камней, в великом множестве встречающихся на том или ином участке пути. Саквояж легко превращался в небольшой заплечный мешок, сейчас уютно устроившийся на её плечах. Правда, с длинным кофром пришлось изрядно повозиться, пока, наконец, он не занял приемлемую позицию и не путался в ногах. Предложить помощь даме Костин не догадался и Офелия, усмехнувшись про себя, двинулась в путь. Ей было не привыкать. Любуясь местными красотами и наслаждаясь чистотой воздуха, которой в городах уже стало не хватать, она не заметила, как вышла на небольшую площадку, с которой открывался вид на лежащий в паре лиг постоялый двор. Больше всего он напоминал гнездо ласточки, только двухэтажное, прилепившееся под самой крышей дома, вроде хлипко и неказисто, а - поди, оторви! - Веселей, Костин! - Окрикнула она проводника, - Скоро отдохнём! Как знать, может у них и сливянка припасена. Но эта легкомысленная бравада не вернула душевное равновесие молодому провожатому и, как подозревала сама Офелия, его рядом с ней до сих пор держал только выданный ею аванс. Спустя час, по внутренним ощущениям путешественницы, они вышли на уже утоптанную дорожку, всё той же змеей извивающейся среди камней. И, словно разбойник, двор вынырнул из-за очередного валуна. Издав возглас радости, Офелия устремилась к дверям, бросив прощальный взгляд на садившееся за левым плечом солнце. Вышедшая навстречу гостям хозяйка поразила своей красотой. Как если Афродита Пеннорожденная явилась смертным, вдохновляя их на свершения. Длинная шея над округлыми плечами, угадывающими