рственно парящий в небе дирижабль. Тяга людей к небу воплотилась в этих неуклюжих, словно гиппопотамы, конструкциях. Они, а не птицы, теперь царили в небе, осваивая пятый океан. Ей нравились эти изменения. Ей нравилось летать, или мчаться на паротяге, глядя на проносящиеся мимо места, явления, лица. Даже спустя четыреста лет Офелия не растеряла вкус к жизни. Ей нравилось открывать мир заново, каждый раз, как он менялся. Открытие Нового Света, Возрождение, Реформация и Революция. Она пережила их все. И каждое наложило на неё свой отпечаток. Оставило свой след в душе. Может, поэтому ей не сиделось на одном месте, словно злой рок гнал её вперёд. И уже в этой гонке она поставила себе цель - искать тех, кто, как и она бродит неприкаянными тенями по Земле, неся бремя бессмертия или долголетия. Она сама не знала, бессмертна ли она! Её небьющееся сердце ничего не доказывало. И в первую очередь - ей самой. Мало было вещей в этом мире, способных её напугать, особенно после безумия и смерти. Она часто проклинала Гамлета, пока боль не сошла до комариного писка. А затем и вовсе прошла, затаившись где-то в дальних закоулках её сознания. Офелия повела плечами и сделала глоток глинтвейна, горячей волной пронесшегося по пищеводу и огненным шаром скатившегося в желудок. Она улыбнулась и, откинув голову, прикрыла глаза: - Моя госпожа, - шептал её спутник Костин, - лучше бы мы остались на ночлег в нормальном месте. - А чем это тебя не устраивает?! - Возвращаться обратно по горной дороге в надвигающихся сумерках не было никакого желания. И поэтому она упрямо шла к перевалу Змоликас, покинув тёплый номер в гостинице провинциальной Самарины, у подножия Эпирских гор[2]. Июньский дождь был прохладным, а пронесшийся пару дней назад циклон понизил температуру до рекордно низкой для этой местности. - До перевала еще несколько лиг и, как я слышал, места эти не слишком приветливы, - говоря это Костин, молодой валах, незнамо как попавший в Грецию, беспокойно вертел головой. - Неужто?! - позволила себе усмехнуться Офелия, неся свои вещи сама из чистого упрямства. - Мне кажется, тебе просто не поднесли сливовицы. Или это была бехеровка? Костин буркнул в ответ что-то неразборчивое, но хмуриться не перестал. На перевале, по словам владельца гостиницы, располагался постоялый двор, которым владела вдова Дафния Ипиротис, пришедшая в эти места много лет назад. С ней жили её дочери, которые со слов того же хозяина гостиницы вели жутко замкнутый образ жизни. Но дурная слава этих мест не достигала ушей туристов, в великом множестве бросившихся открывать для себя прародину европейской цивилизации. Конечно же, после того, как османы после долгой борьбы вернули грекам независимость. Проделав изрядный путь на паротяге до станции Самарины, Офелии не терпелось размять ноги. И поэтому, не останавливаясь в гостинице, она сразу же устремилась к перевалу, взяв в качестве проводника молодого влаха. Её рыжие волосы растрепались из-за дыхания игривого ветра, который с каждой пройденной сотней шагов становился сильней. Походные ботинки помогали на горной дороге, не скользя на россыпях камней, в великом множестве встречающихся на том или ином участке пути. Саквояж легко превращался в небольшой заплечный мешок, сейчас уютно устроившийся на её плечах. Правда, с длинным кофром пришлось изрядно повозиться, пока, наконец, он не занял приемлемую позицию и не путался в ногах. Предложить помощь даме Костин не догадался и Офелия, усмехнувшись про себя, двинулась в путь. Ей было не привыкать. Любуясь местными красотами и наслаждаясь чистотой воздуха, которой в городах уже стало не хватать, она не заметила, как вышла на небольшую площадку, с которой открывался вид на лежащий в паре лиг постоялый двор. Больше всего он напоминал гнездо ласточки, только двухэтажное, прилепившееся под самой крышей дома, вроде хлипко и неказисто, а - поди, оторви! - Веселей, Костин! - Окрикнула она проводника, - Скоро отдохнём! Как знать, может у них и сливянка припасена. Но эта легкомысленная бравада не вернула душевное равновесие молодому провожатому и, как подозревала сама Офелия, его рядом с ней до сих пор держал только выданный ею аванс. Спустя час, по внутренним ощущениям путешественницы, они вышли на уже утоптанную дорожку, всё той же змеей извивающейся среди камней. И, словно разбойник, двор вынырнул из-за очередного валуна. Издав возглас радости, Офелия устремилась к дверям, бросив прощальный взгляд на садившееся за левым плечом солнце. Вышедшая навстречу гостям хозяйка поразила своей красотой. Как если Афродита Пеннорожденная явилась смертным, вдохновляя их на свершения. Длинная шея над округлыми плечами, угадывающимися под чёрной траурной шалью. Волнистые медно-рыжие волосы, лежащие в том беспорядке, что достигается только посредством могущественной женской магии. Тонкий нос с легкой горбинкой, пухлые алые губы, словно созданные для нежных слов и поцелуев. Но больше всего Офелию поразила молочно-белая кожа хозяйки. Предел мечтаний любой благородной леди в метрополии и колониях. Жизнь среди гор не отличалась комфортом, и по собственному богатому опыту она понимала, что содержание заезжего двора требует всех сил без остатка. А вышедшая им на встречу женщина больше напоминала королеву в изгнании, чем крестьянку. Как только эта мысль пронеслась в сознании Офелии, она снова начала дышать. Словно очарованная красотой незнакомки она забыла, как это делать. И украдкой глянула на Костина. Юноша, раскрыв рот, во все глаза глядел на снизошедшую к нему богиню. Так смотрят на заставленный яствами стол, после голодного года. Насладившись произведённым эффектом, богиня заговорила на греческом, но видя, что путешественница её не понимает, с лёгкостью перешла на общеимперский. - Я рада приветствовать Вас на моём постоялом дворе, госпожа. И тебя, отважный юноша, - она одарила юнца столь ослепительной улыбкой, что кости того в тот же миг должны были превратиться в студень. - Проходите, мои дочери возьмут ваши вещи и позаботятся об ужине. Внутри помещение выглядело идеально. Столы были покрыты скатертями, украшенными цветочной вышивкой ручной работы. Пол и стены удивляли своей чистотой и ухоженностью. А дочери, вышедшие им на встречу, были под стать матери, только обе с чёрными, словно вороньи крылья, волосами. Вещи гостей были приняты и разложены. Огонь в очаге, ранее тлевший, вновь ощутил силу и, загудев, устремился к дымоходу. Двор на глазах оживал: - Вот видишь, - успокоила юношу Офелия. - Ты всё волновался, а здесь достаточно мило. Да и хозяйка - чудно как хороша, - подмигнула она Костину, но тот в ответ лишь неуверенно улыбнулся, всё еще находясь под чарами. Тем временем вошла хозяйка. - Чего желают на ужин, мои гости? Могу предложить «кокорас красатос»[3], «кефтедес»[4], «кефалотири»[5]. А на сладкое галактобуреко[6] и лукумадес[7], - с улыбкой продолжила она, поочередно оглядывая путешественников. - Несите всё, - сказала Офелия, у которой от одних слов о еде, начали течь слюнки. - И моему юному другу сливянки. - Сливянки нет, но я могу предложить ципуро[8], - она вопросительно взглянула на своих гостей и, не заметив признаков протеста, кивнула и вышла. Вскоре раздался её голос, дающий, видимо, указания дочерям касательно готовящихся блюд. Пока Костин очарованно поглядывал на дверь, ожидая очередного явления богини, Офелия поднялась наверх осмотреть комнаты. Ожидания оправдались, всё чисто, если не сказать - стерильно. Впервые подозрения, еще несмелые, кольнули её. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, как говорил один её знакомый. Она осмотрела внимательней коридор, заглянула в другие комнаты, но так ничего предосудительного не обнаружив, спустилась вниз. Тем временем дочери стали накрывать на стол, сохраняя тоже молчание и улыбаясь, словно механические куклы. Сколько бы Костин не пытался их разговорить, всё безуспешно: - Они немые от рождения, - раздался голос хозяйки. - Кстати, если вам не сказали в деревне, меня зовут Дафния. И если вам что-нибудь понадобиться ночью, зовите меня. Мы спим в том крыле, я услышу. - Хорошо, госпожа Дафния, - сказала Офелия. - Я только хотела спросить насчет ванны. Что у вас с горячей водой? - Я предвидела Вашу просьбу, леди...? - Офелия. - Прекрасное имя для прекрасной леди, - заворковала хозяйка постоялого двора, стараясь поймать взгляд путешественницы. И едва их глаза пересеклись, по нервам Офелии пробежал огонь паники, быстро, правда, улегшейся. На миг её почудилось, что глаза хозяйки отливают огнем, но она списала это на усталость и отсветы очага. - Вода уже греется и Кора, прислужит вам. - Мои благодарности многомудрой хозяйке, - она склонила голову, таким образом, отдавая дань уважения. - Не стоит, право. Мы уже слишком давно занимаемся этим сами. И кто лучше поймет женщину, чем другая женщина. - Сказав это, она снова вышла. А спустя уже несколько минут появились хозяйкины дочери, споро выставившие подносы с едой. Следующие полчаса были отданы исключительно еде. Насытившись, Офелия отправилась в ванну, а вымотавшийся физически, но еще больше - морально, молодой влах - в отведенную ему комнату. Закрывшись в комнате на замок, Офелия достала заблаговременно спрятанный револьвер. Посмотрела на кофр, но подумав, не стала его расчехлять. Зато извлекла из саквояжа длинный изогнутый кинжал бебут[9], засунув его под подушку. Немного здоровой паранойи никогда не быв