Конечно!.. Иначе быть.не могло. Спасутся только верующие в Него. Всем остальным — бесчисленным миллиардам — уготованы адские печи. Самодовольные колонки имен представляли цвет фанатизма и тупости — основы основ Единоправедной Веры. Тривиальные личности, банальные посредственности из потока истории…
Одно имя тем не менее оказалось знакомым. Джек долго пялился, недоумевая, как оно могло оказаться тут. Почему из всех, кого он знал в жизни, лишь этот деятель очутился в списке праведников:
АРТУР СИЛЬВЕСТР.
Старый вояка! Тот самый суровый воин, который сейчас валяется в госпитале в Белмонте. Он, оказывается, один из главных подвижников Единоправедной Веры.
Что ж, в этом был определенный смысл. Смысл настолько глубокий, что Гамильтон несколько минут мог только беззвучно разевать рот, как рыба на песке.
Он смутно, еще не приходя к вразумительным выводам, начал угадывать, как в этой шараде свести концы с концами. Наконец–то можно нащупать основание всей этой пирамиды.
Предстояло возвращение в Белмонт. И первым делом надо было повидать Артура Сильвестра.
В шайенском аэропорту Джек выложил перед кассиром всю свою наличность и сказал:
— Один билет до Сан–Франциско. В крайнем случае согласен и на багажный отсек.
Все равно на билет не хватало. Срочная телеграмма Марше принесла недостающие доллары… и закрыла его банковский счет. С денежным переводом от Марши пришло непонятное послание:
«МОЖЕТ, НЕ СТОИТ ТЕБЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ. СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ ЧТО–ТО СТРАННОЕ».
Это удивило, но не сильно. По правде говоря, Джек уже неплохо представлял, что могло произойти.
Самолет прибыл в Сан–Франциско незадолго до полудня. Дальше Гамильтон ехал автобусом компании «Грейхаунд». Парадная дверь его дома в Белмонте оказалась запертой, а в широком окне гостиной желтым неподвижным пятном маячила печальная рожа Прыг–Балды. Марши не видно. Но Джек почему–то сразу понял, что она дома.
Отперев дверь, Джек с порога крикнул:
— Я приехал!
Из глубины темной спальни донеслось сдавленное рыдание.
— Дорогой, я умираю!.. — Марша беспомощно копошилась в затемненной комнате. — Я не могу к тебе выйти. И не смотри на меня. Пожалуйста, не смотри!
Гамильтон снял трубку телефона и набрал номер.
— Приезжай ко мне домой, — приказал он Биллу Лоузу. — И всех из нашей группы обзвони, кого сможешь. Джоан Рейсе, женщину с сыном, Макфифа — если он отыщется…
— Эдит Притчет с сыном еще в больнице, — ответствовал Лоуз. — Только Богу известно, где могут быть остальные. А почему так срочно?..
Извиняющимся тоном он добавил:
— Я, видишь ли, с похмелья.
— Тогда сегодня вечером!..
— Давай завтра, а? В воскресенье тоже будет неплохо. А что случилось–то?
— Мне кажется, я раскусил суть нашей переделки, — сообщил Гамильтон.
— Как раз когда мне начинает нравиться!..
Дальше Лоуз заговорил, подражая сленгу негров из гетто:
— А завтра здеся бальшой день. В Божье васкрисенье нам хотится плясать бал.
— Что с тобой?
— Ничаво, сэр. — Лоуз хмыкнул в трубку. — Вапще ничаво.
— Значит, увидимся в воскресенье! — Гамильтон повесил трубку и повернулся к спальне. — Выходи! — резко бросил он жене.
— Не выйду! — упрямо ответила Марша. — Ты не должен смотреть на меня. Я уже так решила.
Став на пороге спальни, Джек похлопал себя по карманам, ища сигареты. Напрасно: он оставил их у Силки. Не сидит ли девица по–прежнему в его «форде», через дорогу от церкви отца О'Фаррела? Вероятно, она видела их с Чарли вознесение. Но девица она ушлая, вряд ли ее это удивило. Так что страшного ничего не произошло. Разве что он потратит немало времени, прежде чем разыщет свою машину.
— Ну, малышка, иди же! — позвал он жену. — Я хочу завтракать. А если тебя пугает то, что я предполагаю…
— Это ужас какой–то! — В голосе Марши звучали отчаяние и отвращение. — Я хотела покончить с собой. Ну почему это случилось? Что я такого сделала? За что мне такое наказание?!
— Это не наказание, — заметил Джек как можно мягче. — И скоро пройдет.
— Правда? Ты уверен?
— Если только мы будем правильно действовать. Я иду с Балдой в гостиную. Мы ждем тебя.
— Он все уже видел. — Голос Марши опять задрожал. — Я ему отвратительна!..
— Коты всегда торопятся, ты знаешь…
В гостиной Джек плюхнулся на диван и принялся терпеливо ждать. Наконец из темной спальни донеслись звуки осторожных шагов. К выходу приближался неуклюжий силуэт.
Игла острой жалости пронзила Джека. Бедняжка!.. Ей ведь непонятно случившееся!
Толстая, приземистая фигура смотрела на него с порога. Несмотря на предупреждение, Джека потрясло увиденное. Сходства с Маршей у фигуры почти никакого. Неужели это раздувшееся чудовище — его жена?!.
Слезы текли по ее шершавым щекам.
— Что… что мне делать? — прошептала она. Вскочив с дивана, Джек подбежал к жене.
— Это долго не продлится, уверяю тебя! Подобное произошло не только с тобой. Лоуз еле волочит ноги… И говорит с негритянским акцентом.
— Какое мне дело до Лоуза! Ты лучше на меня посмотри!
Происшедшие перемены могли впечатлить кого угодно. Прежде шелковистые каштановые волосы теперь висели тусклой паклей; кожа стала серой и угреватой. Тело невероятно расплылось вширь. Огрубели и распухли руки; ногти расслоились и почернели. А ноги превратились в две белые колонны, пораженные плоскостопием и обросшие мерзкой волосней. Одета Марша тоже весьма странно: свитер грубой вязки, заляпанная юбка из твида, теннисные туфли… с торчащими грязными носками.
Гамильтон оглядел жену со всех сторон.
— Что ж, выходит, я абсолютно прав.
— Это Бог, наверно:..
— К Богу это не имеет никакого отношения. Скорее — наоборот. Имеется тут некий ветеран войн по имени Артур Сильвестр. Спятивший солдафон, уверовавший фанатично в свои шизоидные религиозные заморочки. А люди вроде тебя для него опасные радикалы. У старика весьма конкретное представление насчет того, как должен выглядеть радикал. Особенно молодая, радикально мыслящая дама вроде тебя.
Грубое лицо Марши исказилось болью.
— Я выгляжу как… как отрицательный герой мультфильма.
— Ты выглядишь так, как воображает себе Сильвестр. Он также думает, что негры непрерывно шаркают подошвами. Так что нам, я думаю, несладко придется… Если мы не выберемся из мира идиотских фантазий Артура Сильвестра как можно скорее, то нам конец.
Глава 8
Воскресным утром Джека разбудил шум и грохот, царившие в доме. Сразу припомнилось загадочное предсказание Лоуза о каком–то недобром событии, ожидавшем их в начале Божьего дня.
Из гостиной неслись рев и скрежет. Гамильтон очертя голову бросился туда и обнаружил, что телевизор непонятно как включился и экран не только ожил, а, похоже, взбесился. Картина представляла собой сумбурную круговерть красных, синих и пурпурных пятен. Из динамиков шел девятый вал убийственного рева — наверное, такие звуки должны нестись прямо из адских пределов.
Постепенно до Джека дошло, что это скорее всего воскресная проповедь самого Тетраграмматона.
Выключив телевизор, он прошлепал обратно в спальню. Несчастная Марша свернулась в кровати бесформенной грудой, уклоняясь от солнечного света, бившего в окно.
— Пора вставать, — сказал ей Джек. — Разве ты не слышишь, как Всевышний вопит в гостиной?
— О чем? — недовольно пробормотала Марша.
— Да ничего особенного. Покайтесь — или будете вечно прокляты. Декламация для улицы.
— Не смотри на меня! — взмолилась Марша. — Отвернись, пока я одеваюсь. Господи, какая я теперь уродина!
В гостиной снова на полную мощность включился телевизор. Никто не пытался больше прерывать эту вселенскую ругань. Стараясь не слушать и не слышать, Джек ушел в ванную и занялся бесконечным умыванием и бритьем.
Когда он вернулся в спальню и стал одеваться, у входа раздался звонок.
— Они уже здесь, — напомнил Джек Марше.