Мабли сдавленно охнула и рванула ткань блузки. Оторванные пуговицы, подпрыгивая, застучали по полу. Девичья грудь освободилась от ткани и вырвалась на свободу, и пальчики девушки тут же порывисто смяли одно из бархатистых полушарий…
Минут десять продолжалось это вербальное изнасилование. К тому моменту, когда спазмы, сотрясавшие тело Мабли, затихли, и последний стон наслаждения сорвался с её распухших алых губ, она сидела перед отцом Дадуином в широко распахнутой до пояса блузке, с задранной до талии юбкой и бесстыдно разведёнными ногами.
— Дочь моя, теперь ты будешь ощущать то, что я поручал тебе, как твои собственные, тобою выстраданные и выпестованные мысли, ты забудешь всё неприятное, что у тебя связано с визитами ко мне, ты забудешь, что я говорил с тобой, о том, что необходимо сделать. Ты забудешь про этот кристалл и про всё, что с ним связано. Про всё, что пугало или ранило тебя или твою душу, — было видно, что отец Дадуин упивается своей абсолютной властью над девушкой. Это чувство приносило ему куда большее удовольствие, нежели просто обладание её молодым и сочным телом. Головокружительное блаженство от безграничной власти над её разумом и душой было намного более глубоким и волнующим, нежели физическое наслаждение от удовлетворения низменных плотских потребностей.
Мабли обессиленно оплыла на стуле, но глаз от зелёного кристалла так и не оторвала.
— А в памяти своей ты бережно сохранишь те волнующие и сладостные ощущения, в которые окунулась сегодня с головой. И, разумеется, продолжишь регулярно посещать мою скромную келью для исповеди и облегчения бремени грехов, что тяготят твою душу. Я сосчитаю сейчас до трёх, и на счёт «три» ты оторвёшь свой взгляд от Поработителя Разума и вернёшься из страны сладких грёз в эту скромную обитель, — отец Дадуин улыбнулся своим словам, и продолжил, — на счёт «три» ты очнёшься бодрая, готовая к свершениям, с отличным настроением и самочувствием…
Дыхание Мабли окончательно успокоилось, и клирик начал отсчёт:
— Один… Два… Три!
Мабли вздрогнула и с удивлением оглядела себя:
— Я…это, — она даже не знала, что и как сказать. В глазах её метались удивление и жгучий стыд, который, как оказалось, эта юная, но уже погрязшая во грехе, блудница всё ещё была способна испытывать…
— Приведи себя в порядок, дочь моя, — ласково обратился к ней священник, — ты сладострастна не в меру, но мы это, — он прикрыл глаза и, сдерживая смех, добавил, — конечно поправим, если ты будешь исправно ходить на исповедь и стойко переносить все испытания, предусмотренные наложенной на тебя епитимьей.
— Да, святой отец, — неразборчиво промямлила девушка, пунцовая от стыда и не знающая, куда глаза девать, — так я могу идти?
— Да, иди с миром, дочь моя, — всё так же ласково произнёс отец Дадуин, — но помни, твоё покаяние ещё не окончено!
Мабли, плотно завернувшись в плащ, выскользнула в тёмный коридор. И когда дверь за ней закрылась, и клирик остался наедине с собой, он удовлетворённо улыбнулся, потёр руки, и накатил залпом ещё стакан вина.
Теперь сомнений не было, баронессу приговорили эти же аферисты. Причём, я опять невольно восхитился отцом Дадуином. Дал поручение на устранение баронессы, дал железную мотивацию для совершения этого преступления, а потом ещё и заставил забыть о том, что он-то и является вдохновителем всей этой криминальной интриги. Красавец, что и говорить! Он уверен, что всё сложится, как он задумал, и, когда распечатают завещание баронессы, то весь доминион Стоуб отойдёт Церкви Почившего Бога, а он получит повышение и большую корзину плюшек от руководства. И тут же отправит хитрую, но бестолковую Мабли на костёр, чтобы все концы наверняка в воду, с гарантией. Благо, я так думаю, все доказательства её злокозненных связей с демонами он собрал заранее, а о том, что она закоренелая блудница, весь замок в курсе, несомненно. Получается, что цель достигнута, жестоко обломавшаяся сообщница горит синим пламенем, а он весь в белой рясе…
Но он не мог учесть того, что бесхозное тело несчастного наследника будет занято. Вероятность этого события была исчезающе мала. Тем не менее, это произошло, и это тело занял не кто-нибудь, а я, великий и ужасный. И теперь я приложу все усилия для того, чтобы отец Дадуин тоже познал полынную горечь облома, а баронство досталось достойному, то есть мне.
А рыжей всё не было. Ну, ладно, тогда пороюсь-ка я в мешке, который замародёрил с мёртвой тушки предводителя бандитов. А то всё руки, как-то, не доходили. Сказано — сделано. Кряхтя, я залез под кровать и извлёк из дальнего угла подкроватного пространства тот самый мешок. Тяжёлый, однако. Ну-ка, что у нас там?