Тогда, в прошлую зиму, Мастер ни с того, ни с сего пригласил его на день рождения. И Михеев, застигнутый врасплох, от этой неожиданности принял предложение. Они сидели молча вдвоем за нетронутой бутылкой водки. Говорить им было не о чем. И они сидели, невольно погрузившись в общие воспоминания, только каждый вспоминал свое в этих давних событиях.
- Такие дела, - повторил Михеев и опять обошел Мастера, стараясь не задеть.
Каким образом пронюхал Мастер о его отъезде? Тут оставалось только гадать. Может, за минувшие тридцать лет между ними уже возникло нечто вроде телепатической связи? Между ним, работником розыска, и этим матерым замшелым преступником. Что только не бывает! Не учтешь всего. Когда вот так некий человек напрочь становится частью твоей жизни. И хотя в последние годы Мастер ушел на покой, это уже ничего не меняло. Напоминания о нем отныне существовали вечно.
Но вот теперь их пути расходятся, и Мастер навсегда выбывает из его жизни. Михеев подумал об этом только сейчас. Его собственная судьба настолько сплелась с судьбой Мастера, что эта мысль попервоначалу показалась удивительной. Он даже обернулся. Но толчея скрыла Мастера. И только по кипящим бурунам можно было догадаться, что тот по-прежнему стоит на скрещении самых людных путей, между прилавками и кассой.
Михеев поправил штатскую кепку и вышел на улицу.
В квартире опустело - часть вещей он уже упаковал и сложил их вдоль стенки. Теперь в комнатах завелось эхо, и шаги его словно получили продолжение, отдаваясь под потолком. Он набрал телефон товарной станции - справился о контейнере, который был заказан еще три дня назад, и вновь занялся укладкой.
Вещей после жены еще оставалось много. Они попадались на глаза и под руку на каждом шагу и бередили приутихшую боль. Часть их, имевшую ценность, он отправил ее родне. Остальное отнес дворничихе. Оставил только памятное. И казалось, после этого нечего будет паковать - у него-то вещей раз-два и обчелся. Но не тут-то было - он запутался в массе мелочей.
Выходит, квартира ими кишела, а он не знал этого раньше.
Временами хлопоты приводили его к окну, и он тогда бросал невольный взгляд на улицу. Там, наискосок, где виднелся угол сквера, сидел на скамейке Мастер.
Скамья стояла так, что Мастеру пришлось сидеть спиной к михеевским окнам. Он изредка поворачивал голову и смотрел на окна. И Михееву было нетрудно представить, как багровеет могучая шея у Мастера от такой принужденной позы.
Сидел он допоздна, пока не растворился в темноте, но утром он пришел, когда Михеев загружал контейнер. Михеев и рабочие натужно волокли пианино, покрикивая «давай, давай», а Мастер наблюдал в сторонке, и его лицо с мелкими чертами было безучастно ко всей этой возне. Только его глаза временами останавливались на суетящемся Михееве, и тогда по ним можно было догадаться, что Мастер о чем-то думает.
- Чего стоишь? Лучше подмогни! - кивнул один из рабочих.
Мастер глянул равнодушно и бровью не повел. Он-то, который пер с десяток верст на собственном горбу металлический сейф средней величины, потому что тот не открылся на месте, где ему было предписано стоять.
На контейнер рабочие навесили пломбу и укатили на станцию. Оставшийся Михеев стряхнул с ладоней пыль, вытер лоб носовым платком и только тогда посмотрел на Мастера.
- Вещички, значит? Барахлишко? - просипел Мастер со своей позиции издали и даже шага не сделал, хотя их разделяло расстояние для беседы малоподходящее.
- Барахлишко, Мастер. Вещички, - подтвердил Михеев, закурил и обвел глазами улицу, прощаясь.
Ответ, вероятно, исчерпал весь вопрос до дна. Мастер молчал. Так они немного постояли переминаясь. Потом Михеев кивнул и вошел в подъезд, точно порвал невидимые путы, а Мастер навечно остался там, за пределами его жизни.
Под вечер у Михеева собрались друзья. Сидя на чемоданах, выпили водки и потом, расхватав багаж, отправились на вокзал.
Поезд пришел со стороны Новороссийска.
То ли проводница была близорукой, то ли неповоротливой, только у михеевского вагона выросла очередь. И Михеев стоял с друзьями в стороне.
Приятели били его по рукам, трясли за плечо, кричали вразнобой, прощаясь.
А поодаль, широко и твердо расставив чугунные ноги, стоял Мастер. Он курил, затягиваясь неторопливо. Сигарету прятал в ладонь по мальчишеской привычке, а вторая рука была в кармане.
Покрывая шум, надрывался диспетчер, гоняя маневровые:
- Иванов, какого черта?!
Сквозь хаос пробился настойчивый голос диктора и сказал:
- …ква осталось пять минут.
Михеев полез в вагон. У входа в тамбур он обернулся. Внизу маячили взволнованные лица, седые кудри и лысины друзей. Мастер стоял на том же месте. Михеев машинально ему кивнул и поволок чемоданы в купе.