Они снова оказались под открытым небом. Остин чувствовал рядом с собой плечо Логана, слышал позади тяжелые шаркающие шаги.
А еще — другие звуки, но на этот раз не нарастающий гул машин, а не менее грозный рокот барабанов.
На этот раз их перенесло на тот уступ, с которого Остин недавно наблюдал выступление Дина. Остин сразу пошел вперед, кошка метнулась за ним. Она, как и человек, хотела поскорее убраться подальше от пещер, сама не понимая почему.
Солнца не было, и Остин, уже спускаясь по склону, увидел, что все небо затянуто черными тучами с багровыми краями. Не будь сейчас Великая Засуха, он бы с уверенностью сказал, что надвигается одна из ужасных гроз сезона дождей.
Логан остановился. Сурра почти ползла, припав к земле и нервно хлеща себя по бокам длинным хвостом.
Здесь были все барабанщики, представители всех племен. Они стояли на склоне неровной линией, повернувшись лицом к горе, и мерно били в барабаны. И тучи клубились все сильнее, словно приманенные этими звуками.
Прямо перед ними стоял старый Укурти. А в нескольких шагах от своих колдунов выстроились правильные шеренги воинов. Кое-где мелькали в их строю воздетые Столбы Мира.
Квад и Найяр с тяжело обвисшим у них на руках, полубесчувственным Дином, чуть сзади — Остин и Логан. Пять инопланетников стояли перед тысячей туземцев.
Может, они явились спасать своего бога грома из рук нечестивцев? Логан, все еще поддерживая одной рукой Сторма, вытянул другую вперед и сделал знак мира.
Но ни один взгляд не упал на них, и ни одна рука не поднялась ни для ответного жеста, ни для удара. Секунды превращались в минуты, и Сторм почувствовал, что ритм барабанов потихоньку овладевает его мозгом. Квад и Найяр, словно под гипнозом, разжали руки и выпустили Дина. Техник шагнул вперед, словно Укурти, стоящий перед ним, притягивал его. Остин невольно рванулся, чтобы остановить его, но обнаружил, что не может сойти с места.
Но и Дин не пошел дальше. Он заговорил, но на этот раз не на языке норби, а на обычном человеческом языке.
— Сейчас, сейчас! — повторял он, пытаясь нащупать на шее шнурок, которого там уже не было.
Руки Укурти замерли в воздухе, хотя остальные колдуны продолжали барабанить. Он начал делать один речевой знак за другим, а Остин и Логан, не сговариваясь, повторяли их вслух.
— Мы, Барабанщики Грома, владеем искусством вызывать его, и гром отвечает нам огнем с неба. Попробуй остановить это своей силой, если сможешь, повелитель фальшивых молний!
И прозвучало это не вызовом на колдовской поединок, а скорее, приговором суда.
Темно-багровые тучи расползлись, заполнив все небо, и края их светились. Дин стоял, покачиваясь, все еще шаря пальцами у шеи.
Магия. Да, это была своего рода магия, та, в которую верили и которую умели использовать предки Сторма. Он встрепенулся, оторвался от Логана, стал прямо. Сейчас он уже не замечал боли и готов был кричать от радости.
Наконец стало темно как ночью, и полыхнула настоящая молния. А барабаны все рокотали, призывая бурю. Жуткое голубое сияние окружило скалистую вершину и протянулось вверх ветвистым подсвечником.
Потом… Как раньше Дин язвил эту гору своими искусственными молниями, используя их для устрашения, так теперь в камень ударил настоящий небесный огонь. И гора задрожала в ответ, словно пробудились силы, формировавшие этот мир во времена его юности.
Остин, оглушенный и ослепленный, расставил ноги, чтобы стоять крепче. В воздухе резко запахло озоном. Ближайшие кусты вспыхнули и сгорели дотла.
Черные тучи начали светлеть. Сколько же он провалялся без сознания? Рядом с ним зашевелился и сел Логан. К ним на четвереньках подполз Квад. И только Найяр лежал неподвижно и тихонько стонал.
На склоне никого не было. Только прямо перед ними возвышалась закутанная в плащ фигура старого Барабанщика.
Он поднял голову и внимательно посмотрел на четверых людей, потом торжественно протянул руку и указал на что-то за их спинами. Люди разом оглянулись. Там, где недавно был вход в пещеру, теперь громоздилась тяжелая земляная насыпь и обожженные огнем камни. И вершина горы выглядела странно помятой.
— Все решила Сила, — просигналил Укурти. — Мощь барабанов против того, что оставили здесь Древние. Как она решила, так и будет впредь.
Он повернулся и пошел вниз, в долину, следом за своими собратьями.
Найяр поднялся на ноги и чуть не споткнулся о лежащее перед ним тело.
— Дин погиб, — прошептал он. — Похоже, молния ударила прямо в него.
— Именно, — отозвался Квад. — Укурти сказал, что здесь в поединке сошлись две силы. Самозванный бог грома мертв. И нам тоже здесь не место…
Гора была снова запечатана. «Захотят ли инопланетные власти когда-нибудь снова открыть ее тайны?» — подумал Остин, пока Бред Квад осторожно вел его вниз по склону. Почему-то ему казалось, что как бы ни искушал кое-кого соблазн снова овладеть силой молний, это произойдет не скоро.
«Дотошные люди могут, если захотят, подыскать объяснение тому, что произошло здесь. Ну, скажем, что в чужих машинах из-за неумелого управления начался какой-то паразитный процесс и вызвал эту бурю».
Но сам Остин, как и Укурти, верил, что здесь сошлись в битве две силы. И на этот раз победила сила, более близкая и понятная ему. И эта победа, наверное, принесет в мир много доброго. Например, перемирие между издавна враждовавшими племенами. А может, и исполнение мечты Келзона — создание патрульных отрядов, в которых норби будут на равных с людьми. Главное — больше не было безумного бога грома, замахнувшегося своей огненной плетью на весь Арцор, а может быть, и на всю Вселенную.
Бархатные тени
(пер. с англ. Н. Резановой)
1
Мои руки были так крепко сжаты, что лавандовые лайковые перчатки, обтягивающие пальцы, прилегли тесно, словно вторая, более плотная кожа. Я едва удерживалась, чтобы не поддаться дурной привычке, за которую меня так часто бранили — от волнения трепать и мять пелерину моего темно-серого дорожного платья из рубчатого шелка.
Стены дамской гостиной отеля вокруг меня, казалось, измерялись милями — иллюзия эта поддерживалась множеством огромных зеркал. Красные бархатные портьеры на высоких окнах, совсем не пропускавшие света, были обшиты золотой бахромой. И были здесь широкие, все в бронзовых гвоздиках, но не слишком удобные кресла и диваны — сплошь золото и пурпур, а еще — пара столов с мраморными столешницами. Все это должно было, как я поняла, намекать на богатство, ожидаемое от заведения первого класса, но мне представлялось вульгарным.
Мой спутник, расположившись в кресле на расстоянии вытянутой руки от меня, держал в руке часы и переводил взгляд с циферблата на дверь и обратно. Его недовольство затянувшимся ожиданием было столь очевидно, что я чувствовала себя виноватой, хотя задержка зависела вовсе не от меня.
Дважды я бросала взгляд в зеркало, висевшее напротив моего теперешнего неуютного сиденья. Отражение должно было бы придать мне уверенности, но в данный момент сознание, что я хорошо одета, причесана по последней моде и никоим образом не уступаю остальным, сидящим здесь и болтающим, чтобы скоротать ожидание, не помогло успокоить частые удары сердца, и во мне начала подыматься паника.
Это приглашение пришло так неожиданно, что я все еще чувствовала, будто меня занесло сюда одним из тех штормовых ветров, что моряки называют циклонами.
Из моей высокопристойной и размеренной жизни в школе Эшли-Мэнф в это… это…
Я сглотнула, хотя во рту у меня пересохло. Нельзя разом, в один день порвать с мирной, даже монотонной жизнью, не ощутив последствий. Ведь прошло всего лишь сорок восемь часов с тех пор, как мадам Эшли вызвала меня для встречи с человеком, который сейчас в пятый раз бросил взгляд на часы.
Мистер Тадеус Хогл, юрист, пять лет распоряжался небольшим капиталом, который остался после того, как мой отец погиб вместе со своим кораблем при прорыве конфедератской блокады во время последнего мятежа. Когда мистер Хогл явился в Эшли-Мэнф, я было решила, что он сообщит о дальнейшем падении акций или каком-нибудь кризисе, который еще сильнее поставит меня в зависимость от заработка в школе. Мне повезло, что я работала учительницей именно здесь, и я хорошо это знала. Ибо мадам Эшли была неподражаема в обращении с персоналом. Она требовала, чтобы он состоял из леди безупречного социального положения (среди нас были дамы из семейств де Лэнси и Кэрром). Наши ученицы также принадлежали к определенному типу — дочери нуворишей, жаждущие лоска, который открыл бы им путь в высшее общество.