Здесь действовали без церемоний, и Йанг-Йовил был удивлен и насторожен, когда один из помощников постучал в дверь и вошел с соблюдением всех формальностей.
— Ну, что вы еще придумали? — едко спросил он.
— К вам дама.
— Сейчас не время ломать комедии, — раздраженно бросил Йанг-Йовил. Он указал на доску, красноречиво отражавшую весь ужас положения. — Прочти и поплачь на обратном пути.
— Не обычная дама, Йео. Ваша Венера с Испанской Лестницы.
— Что? Какая Венера?
— Ваша чернокожая Венера.
— Как?.. Та самая?.. — Йанг-Йовил покраснел. — Пусть войдет.
— Вы будете допрашивать ее с глазу на глаз, разумеется?
— Не ехидничай, пожалуйста. Идет война. Если я кому-нибудь понадоблюсь, пускай обращаются ко мне на Секретном Языке.
Робин Уэднесбери ступила в кабинет все в том же рваном белом платье. Она джантировала из Нью-Йорка в Лондон, даже не переодевшись. Грязное и искаженное, ее лицо сохраняло красоту. Йанг-Йовил мгновенно окинул ее взглядом и пришел к выводу, что его первое впечатление было верным. Робин ответила столь же оценивающим взглядом, и ее глаза расширились.
— Вы… повар с Испанской Лестницы! Анжело Погги!
Как офицер Разведки, Йанг-Йовил был готов справиться с критической ситуацией.
— Не повар, мадам. Я не имел возможности проявить свою истинную чарующую личность. Пожалуйста, садитесь, мисс…
— Уэднесбери. Робин Уэднесбери.
— Очень приятно. Капитан Йанг-Йовил. Как мило с вашей стороны навестить меня, мисс Робин. Вы избавили меня от долгих поисков.
— Н-но я не понимаю. Что вы делали на Испанской Лестнице? Зачем …
Йанг-Йовил обратил внимание, что губы ее не шевелятся.
— О, так вы телепат, мисс Уэднесбери? Как это может быть? Я считал, что знаю всех телепатов.
— Я не телепат. Я могу только слать… а не принимать.
— Что, разумеется, обесценивает ваш дар. Понимаю. — Йанг-Йовил грустно покачал головой. — Что за подлость, мисс Уэднесбери… в полной мере ощущать все недостатки телепатии, и в то же время быть лишенной ее преимуществ. Поверьте, я сочувствую вам.
— Господи, он первый, кто понял это сам, без разъяснений…
— Осторожней, мисс Уэднесбери. Я принимаю ваши мысли. Ну, так что же Испанская Лестница?..
Но она не могла справиться со своей тревогой.
— Он меня выслеживал? Из-за семьи? О, ужас!.. Меня будут пытать… Выбивать информацию… Я…
— Моя милая девочка, — мягко произнес Йанг-Йовил. Он взял ее руки и ласково сжал их. — Послушайте. Вы зря волнуетесь. Очевидно, вы числитесь в черных списках, так?
Она кивнула.
— Это плохо, но сейчас не будем об этом беспокоиться. То, что в Разведке мучают людей, выбивая информацию… пропаганда.
— Пропаганда?
— Мы не звери, мисс Уэднесбери. Нам известно, как заставить людей говорить, не прибегая к средневековой жестокости. Но мы специально распространяем подобные слухи, чтобы, так сказать, заранее подготовить почву.
— Правда? Он лжет. Пытается обмануть меня.
— Это правда, мисс Уэднесбери. Я действительно иногда прибегаю к хитрости, но сейчас в этом нет нужды. Зачем? — когда вы пришли сюда по доброй воле.
— Он слишком находчив… слишком быстр. Он…
— Мне кажется, вас жестоко обманули недавно, мисс Уэднесбери… Жестоко обидели.
— Да. Но это, в основном, моих рук дело. Я дура. Проклятая дypa!
— Никак не дура, мисс Уэднесбери, и ни в коем случае не проклятая. Не знаю, что могло так подорвать вашу уверенность в себе, но я надеюсь восстановить ее. Итак… вы обмануты? В основном, сами собой? Что ж, это с каждым бывает. Но вам ведь кто-то помогал… Кто?
— Я предаю его.
— Но я должна найти мать и сестер… Я не могу ему больше верить… — Робин глубоко вздохнула. — Я хочу рассказать вам о человеке по имени Гулливер Фойл.
— Правда, что он приехал по железной дороге? — спросила Оливия Престейн. — На паровозе с вагончиком? Какая удивительная смелость.
— Да, это замечательный молодой человек, — ответил Престейн. Они находились в приемной зале своего особняка, вдвоем во всем доме. Престейн стоял на страже чести и жизни, ожидая возвращения бежавших в панике слуг, и невозмутимо развлекал дочь беседой, не позволяя ей догадаться, какой серьезной опасности они подвергались.
— Папа, я устала.
— У нас была тяжелая ночь, дорогая. Но я прошу тебя пока не уходить.
— Почему?
— Мне одиноко, Оливия. Поговорим еще немного.
— Я сделала дерзкую вещь, папа. Я следила за обстрелом из сада.
— Как! Одна?
— Нет. С Формайлом.
В запертую дверь заколотили.
— Кто это?
— Бандиты, — спокойно сказал Престейн. — Не тревожься, Оливия. Они не войдут. — Он шагнул к столу, где аккуратно в ряд выложил оружие. — Нет никакой опасности. — Он попытался отвлечь ее. — Ты говорила мне о Формайле…
— Ах, да. Мы смотрели вместе… описывая друг другу увиденное.
— Без компаньонки? Это неблагоразумно, Оливия.
— Знаю, я вела себя недостойно. Он казался таким большим, таким спокойным, таким самоуверенным, что я решила разыграть леди Надменность. Помнишь мисс Пост, мою гувернантку, такую бесстрастную и высокомерную, что я прозвала ее леди Надменность? Я вела себя, как леди Надменность. Он пришел в ярость, папа. Поэтому отправился искать меня в саду.
— И ты позволила ему остаться? Я поражен, дорогая.
— Я тоже. Я, наверное, наполовину сошла с ума от возбуждения. Как он выглядит, папа? Как он тебе показался?
— Он действительно большой. Высокий, жгуче-черный, довольно загадочный. Похож на Борджиа. Он мечется между наглостью и дикостью.
— Ага, так он дикарь, да? Я почувствовала это. Он излучает угрозу… Большинство людей просто мерцают… он же искрится, как молния. Ужасно захватывающе.
— Дорогая, — нравоучительно указал Престейн. — Твои слова недостойны скромной девушки. Я бы огорчился, любовь моя, если бы у тебя появилось романтическое влечение к такому парвеню, как этот Формайл.
В зал стали джантировать слуги, повара, официанты, лакеи, камердинеры, кучера, горничные. Все они были пристыжены своим паническим бегством.
— Вы бросили свои посты. Это не будет забыто, — холодно отчеканил Престейн. — Моя безопасность и моя честь снова в ваших руках. Берегите их. Леди Оливия и я удаляемся на покой.
Он взял дочь за руку и помог ей подняться по лестнице, ревностно охраняя свою ледяную принцессу.
— Кровь и деньги, — пробормотал Престейн.
— Что, папа?.
— Я подумал о семейном пороке, Оливия. Какое счастье, что ты не унаследовала его.
— Что это за порок?
— Тебе незачем знать. Это все, что у нас есть общего с Формайлом.
— Значит, он испорчен? Я почувствовала. Как Борджиа, ты сказал. Безнравственный Борджиа, с черными глазами и печатью на лице.
— С печатью?
— Да. Я видела какие-то линии… не обычную электрическую сеть нервов и мышц. Что-то на это накладывается. Это поразило меня с самого начала. Фантастическая, чудовищно порочная печать… Не могу описать ее. Дай мне карандаш, я попробую нарисовать.
Они остановились перед чиппендельским секретером. Престейн достал плиту оправленного в серебро хрусталя. Оливия прикоснулась к ней кончиком пальца; появилась черная точка. Она повела палец, и точка превратилась в линию. Быстрыми штрихами она набросала кошмарные завихрения дьявольской тигриной маски.
Саул Дагенхем покинул затемненную спальню. Через секунду ее залил свет, излучаемый одной стеной. Казалось, гигантское зеркало отражало покои Джизбеллы, но с одним причудливым искажением. В постели лежала Джизбелла, а в отражении на постели сидел Дагенхем. Зеркало было на самом деле свинцовым стеклом, разделяющим две одинаковые комнаты. Дагенхем только что включил в своей свет.