Нарцисса, оставив кроватку близнецов, пытается достучаться до неё: просит, чтобы Джозиан попробовала покормить малышей из бутылочки, но она не реагирует. Тогда Нарцисса по очереди достаёт полугодовалых детей и укладывает их рядом с матерью.
— Джози... уже полгода прошло с того, как его нет, а ты никак не приходишь в себя... — Нарцисса с грустью отводит взгляд на близнецов, умиляясь, как они находят друг друга серыми глазками и тянуться ручками, силясь прижаться к друг другу. — У тебя такие замечательные малыши... — Подтолкнув их ближе, Нарцисса садится на край кровати и продолжает разговаривать с пребывающий в глубокой депрессии Джозиан. — Ты должна жить ради них. Они так нуждаются в тебе. Если они врозь, то постоянно плачут, ведь им нужно тепло... — Близнецы затихают, посасывая пальцы рук друг друга и сплетаясь ножками и ручками. — ...Повезло, что их у тебя двое, так они могут возмещать друг другу недостающую им любовь.
После минуты ожиданий хоть каких-то изменений в состоянии своей снохи, Нарцисса огорчается и серьёзно заговаривает:
— Я больше не смогу приходить, Джози... Люциус недоволен, что я так часто отлучаюсь, будучи на девятом месяце беременности... Темный Лорд набирает силу, переаттестация волшебников по статусу крови уже началась... Так что вам с близнецами лучше пожить у твоей матери во Франции.
Джозиан моргает, глубоко вдыхая.
— Как только родится Драко... Так я назову своего сына, в честь созвездия Дракона, по традиции Блэков, — поясняет Нарцисса, накрыв свой круглый живот рукой. На её кисти на свету переливаются драгоценности, в числе которых особенно выделяется бриллиант на фамильном обручальном кольце Малфоев. — Я реже смогу навещать вас... — Погладив подругу по плечу, Нарцисса утешительно добавляет: — Но я уверена, у меня получится убедить Люциуса, чтобы мы с Драко пожили какое-то время в моем поместье в Париже, хотя бы пока война не закончится. За это время ты должна оклематься, Джози, — напутственно говорит она. — Я буду помогать. Я дала Регулусу обет заботиться о вас... Но твоим детям нужна мать. И, если ты не придёшь в себя, твои дети будут несчастны, лишившись не только отца, но и матери...
Чёрные сгустки дыма завешивают выражение полной опустошенности и обречённости на лице девятнадцатилетней Джозиан Робер. Ее глаза, застланные пеленой слез, ещё мгновение видятся Гермионе, когда она ощущает, как омут выталкивает их с Драко наружу. И они, пошатнувшись, приземляются на полу в кабинете нынешней взрослой Джозиан Робер.
Саундтрек: Саундтрек: Lana Del Rey – Dark Paradise
Все мои друзья говорят, что я должна двигаться дальше.
Я одна посреди океана.
Любовь к тебе вечна,
Это я могу сказать с точностью.
Без тебя я не могу сдвинуться с мёртвой точки,
Таковой была наша игра.
И нет спасения от воспоминаний.
Твое лицо, словно мелодия,
Не покинет мои мысли.
Твоя душа преследует меня и повторяет мне,
Что все хорошо,
А мне хотелось бы умереть...
Каждый раз, как я закрываю глаза,
Будто наступает темный рай,
Никто на свете не сравнится с тобой.
И я боюсь, что ты не станешь ждать меня
Там, где уже иная сторона.
Все мои друзья спрашивают,
Как я все ещё держусь?
Я твержу им, что настоящая любовь не погибает.
Ах, вот почему я здесь.
В ночи лишь увидеть лик твой могла.
Но, кроме как во снах, нет со мною тебя.
И я не хочу просыпаться сегодня.
Мне не становится легче,
Я вижу тебя в своих снах,
Все торопят меня,
Но я чувствую твои прикосновения.
От этого не освободиться,
Я чувствую тебя в своих снах,
Ты говоришь мне, что все в порядке.
Но лучше бы я была мертва.
— Lana Del Rey «Dark Paradise»
Некоторое время Драко и Гермиона собираются с мыслями после всего увиденного. Джозиан стоит к ним спиной и смотрит в окно. Она не особо изменилась. Стала старше, но оставалась такой же красивой, как и в воспоминаниях. Но все же взгляд ее изменился. Из сломленного, он стал черствым, порой даже суровым. Но все же на глубине что-то ещё оставалось. Гермиона всегда могла различить эти проблески мимолётного тепла.
— Что было дальше? — первым решается заговорить Драко. Как бы трагично и печально все это ни было, он не забывал тот факт, что эти дети из воспоминаний теперь их враги.
— Через год Гарри Поттер закончил первую магическую войну, — натянутым голосом начинает Джозиан. — Все думали, что Волан-де-морт повержен. И я решилась вернуться из Франции в Англию. Одна. По той причине, что... — Джозиан на секунду замолкает и, разворачиваясь к ним лицом, не без труда признается: — ... По той причине, что я видеть своих детей не могла... Я не могла смотреть им в глаза и не видеть в них Регулуса... Не знаю почему, но во мне не взыграли материнские чувства, я... я была так сломлена, что не способна была их любить... Тьма была вокруг и внутри меня, я чувствовала себя мертвой изнутри... — Гермиона видит, что Джозиан сложно говорить, и она едва сдерживает слезы. — А их глаза... и в особенности мой сын — напоминали мне его, напоминали о его потери, — продолжает мадам Робер, сглотнув и поджав губы. — Я понимала, что не способна дать им то, чего они заслуживают, и избегала их. Я оставила их во Франции со своей матерью и не часто навещала... Я прятала их в страхе, что однажды Волан-де-морт вернётся и захочет мстить за попытку Регулуса его уничтожить. Ведь Нарцисса рассказывала мне, что Люциус глубоко убеждён в том, что он далеко не повержен и ещё вернётся... — Прерываясь, измотанная болезненными воспоминаниями прошлого, Джозиан прислоняется о край стола. — Регулус просто исчез, оставив прощальную записку, в которой говорилось, что он собирается выступить против Тёмного Лорда и, если в скором времени не вернётся, значит... мёртв. Кикимер даже мне не выдал его намерения. И мы с Нарциссой были в неведении при каких обстоятельствах он погиб до тех самых пор, пока вы после войны не рассказали о крестражах и роли Регулуса в борьбе с ними.
— ...Одного не пойму, почему вы приводили на приёмы в моем доме лишь своего сына? — интересуется Драко, сложив руки на груди. Гермиона бросает на него озадаченный взгляд, не понимая о чем он, и тогда Драко поясняет ей: — Как только я увидел лицо этого Регулуса младшего, вспомнил, что пару раз видел его на приёмах в Малфой-мэноре с мадам Робер, которая представляла его как своего то ли племянника, то ли крестника, точно уже не вспомню.
— Несмотря на моё отчуждение, мой сын все же тянулся ко мне, и я пару раз в мирное время брала его с собой в Лондон. Но вот Айола... — Джозиан горестно поджимает губы. — Она ненавидит меня всем сердцем... Особенно она возненавидела меня после того случая год назад...
Она резко замолкает, неуверенная стоит ли им рассказывать подробности.
— Что произошло, мадам Робер? — участливо подталкивает её продолжать Гермиона.
— ...Случилось то, что испугало меня, и я совершила не лучший поступок, о чем жалею. Я хотела как лучше, но своими действиями я очень ранила Айолу, а вместе с ней и Регулуса... Они оба были слишком юны... Я знаю, какого это, — расплывчато лепечет Джозиан, не глядя ни на одного из слушателей. Драко и Гермиона непонимающе переглядываются, потеряв суть её слов. И тогда Гермиона решает подойти ближе к мадам Робер и утешительно взять её за руку. Женщина обращает на неё рассеянный взгляд и тут же берет себя в руки. — Суть в том, — продолжает она, стирая с лица слезы, — что после того случая, они разочаровались в жизни. Они загорелись идеей воссоздать ритуал, о котором как-то услышали из моего разговора с Нарциссой. У Айолы возникла идея изменить этот мир, подстроив его под себя... А Регулус... он всегда готов был пойти за ней куда угодно. — Встречая их хмурые выражения лиц, Джозиан спешит дополнить: — Вы должны понять, они жили в изоляции на домашнем обучении и никого, кроме друг друга, не любили... — Она вдруг осекается и, что-то для себя осознавая, отчаянным голосом тихо заключает: — И в этом виновата я... Я плохая мать.
Гермиона не берётся судить её. Она не представляет, какого было бы ей, если бы она в свои девятнадцать лет потеряла любовь своей жизни и осталась одна с двумя маленькими детьми. Не удивительно, что Джозиан не выдержала всего этого.
Ни для кого не секрет, жизнь особенно жестока именно к хорошим людям. Она ломает, забирая близких. Проверяет на прочность, совершенно не заботясь, что однажды всего этого напора может оказаться чересчур много. И ты уже не сможешь восстановиться, уже не сможешь смотреть на мир как на нечто прекрасное, когда внутри тебя не остаётся ничего, кроме зияющей раны.