Выбрать главу

Хотя, по секрету говоря, они – спасители.

Триумф и кровь идут рука об руку,

Вот почему мы на первых полосах газет.

Вы могли бы попытаться захватить нас,

Но быть победителем заразительно.

Раздаётся крик –

Из-за нас они теряют рассудок.

И вот чем всё оборачивается:

Мы на арене

И хотим крови.

— Lorde «Glory And Gore»

Саундтрек: Glory And Gore – Lorde

Давая согласие на предложение Верховных, Гарри рассчитывал помочь Рону и лучше разнюхать ситуацию. Как он понял, их вражда была притянута за уши. Блэки были повинны в своём пылком нраве и том, что брали своё, никому ничего не объясняя. Они были замкнутыми и недипломатичными. Они не были злодеями, но и святошами тоже не являлись. В его планы не входило вступать в их ряды, но развеять все недопонимания им стоило. За собранием текущий Орден Феникса пришёл к выводу, что им стоит на свой страх и риск принять предложение. По крайней мере, большая часть Уизли — за исключением Джинни — была за. Так что ближе к ночи, на удивление Гарри, Кикимер — этот маленький негодный шпион — перенёс его к близнецам. Ни как Поттер того рассчитывал — в замок Блэков, а на чертов дирижабль над Темзой в Вестминстере.

То, в каком свете он предстал перед вызволенными из под стражи Гермионой и Драко и их гвардией мафиози, стоило Гарри долгим и упорным объяснениям. Он распинался, стоя перед их монстр-траком с поднятыми руками и рассказывая про свои открытия. И в конце концов убедил их. Лишь в том, что не завербован. Воинственное настроение Малфоя и Гермионы, а в особенности Забини, — Поттер ни на йоту не убавил.

Гермиона находит все это дьявольски гениальным и невероятно глупым. Гениально то, как Блэки, оказывается, все провернули. Она помнила свой разговор с Айолой. Теперь, когда Верховные предстали в совсем ином свете, её слова имеют ещё больший смысл. Глупо же было то, как близнецы выражали свои намерения через несговорчивую враждебность. А ведь они действительно могли бы сработаться, не будь Блэки такими чрезмерно таинственными, своенравными и убийственно вспыльчивыми манипуляторами.

Гарри предлагает им переговоры. Говорит, что Верховные обещали снять с Рона чары взамен на его сотрудничество. И Драко удивляет, что Блэки снисходят до уважительных предложений с Поттером, в то время как не церемонятся с похищением Нарциссы, убивают Диллинджера, внедряют своего шпиона в их круг и в конечном итоге открыто враждуют с ними. С чего такая честь к Поттеру? Тут-то Драко с иронией вспоминает, что Поттер у нас ведь Избранный... который в глазах Верховных — да и всего магического мира, впрочем, — закончил дело Регулуса Арктуруса Блэка, победив величайшего злодея, чья война разрушила семью злосчастных близнецов. Вероятно, потому-то у них к Поттеру и особое отношение. Что несправедливо по отношению к Гермионе, без которой Избранный и шагу ступить против Лорда не смог бы.

— Будь они хоть десять раз законными Верховными этого «Совета волшебников», — заносчиво говорит Драко, метнув зломышляющий взгляд на ведущий дирижабль в небе, — сегодня их правлению придёт конец.

И Блейз поддерживает его:

— Теперь они хотят переговоров? Время переговоров прошло, когда был убит мой дядя, Поттер.

— На самом деле, это я убедил их вести переговоры, — подмечает Гарри. — Давайте будем честны, нам не нужна эта война, которая понесёт за собой ещё больше потерь...

— До тех пор пока они контролируют магические популяции, не может быть никакой речи о мире, Гарри, — возражает Гермиона.

— Брось, Гермиона, магических популяций никто не ущемляет в правах, — находит Поттер, прекрасно знакомый с одержимым упрямством подруги на этот счёт. — Да, их контролируют, но сама посуди, не все из них способны отвечать за свои поступки. Для того и был создан Отдел по их регулированию... Ты хотя бы вспомни, чем закончился твой последний саммит с кентаврами, например. Магическое сообщество давно испытывает трудности мирного сосуществования с многими популяциями. — Находясь под суровым грейнджерским взглядом, Гарри опускает голову и признается: — Я тебе не говорил, но после того случая, когда мы с Кингсли пошли уладить тот инцидент с кентаврами, нам пришлось заколдовать их, настолько они были враждебно настроены...

Гермиона глубоко вздыхает.

— Их сложно убедить в том, что они неправы, я знаю, — признает она, знакомая с невежеством домовых эльфов, которые отказывались от её помощи сделать их жизнь лучше, — но никто не должен обладать такой властью над живыми существами...

— Именно поэтому, я считаю, что вам нужно переговорить с ними, — с надеждой продолжает убеждать Гарри. Ему не нужна была очередная война, на которой он мог потерять ещё больше близких. — Ведь все это произошло лишь из недопонимания... Именно нежелание вести переговоры и привело к этой вражде. Мы можем избежать войны и потерь... которых нам, как мне кажется, и с прошлого раза пришлось достаточно.

Гермиона переводит взгляд на Драко, выражения лица которого не обещает ничего хорошего. Затем на несговорчиво жаждущего мести Блейза и на так же, как она, задумавшуюся Дафну. Стоя на мосту, они все возводят глаза ввысь на дирижабль с Верховными.

— Значит, переговоры... — недобро произносит Драко. Таким тоном, что и Гермиона, и Блейз с Дафной понимают, что он лишь хочет ближе подобраться к своим кузенам. — Ладно, — таинственно ухмыляется он миролюбивцу Поттеру. — Давайте переговорим...

После этого Драко и Гермиона, взявшись за руки, аппарируют с Гарри на дирижабль к Верховным. Там, лицом к лицу с врагами, воздух мгновенно накаляется. Все они помнят, чем закончилась их последняя встреча и кто кого поверг истекающим кровью в бегство.

— Как твои раны? — непринуждённо обращается к Регулусу Драко. Тот угрюмо склоняет голову, прищурив свой идентичный с ним ледяной взгляд. Глядя на Верховного, они созерцают точную копию его отца — Регулуса Арктуруса Блэка. — .. Я вот, помнится, после Сектумсемпры неделю в больничном крыле провалялся, — вспоминает он, бросив колкий взгляд на неловко кашлянувшего в стороне Поттера.

Айола, не оценив такое начало переговоров, щурится в точности как её брат.

— Если верить Гарри Поттеру, мы ещё можем с вами договориться, — в тон Малфою изрекает она, держась одной рукой за перила и следя за ситуацией внизу. Мантию за спиной девушки развевает ветер; корона на голове ясно даёт понять её настрой на эту ночь.

— Да? Давайте-ка, посмотрим, что мы имеем, — начинает Драко, потерев свой точёный подбородок двумя пальцами, обтянутыми чёрной кожей перчаток. — В начале вы грубой силой похищаете мою мать...

— Нам не стоило посылать за ней Руквуда и Треверса, — ровным тоном находит Регулус, сверкая в его сторону своими непроницаемыми серыми глазами.

Драко саркастично переглядывается с нахмурившейся Гермионой.

— Да что вы, ещё скажите, что и пытать вам её не стоило?

— Пытать? — переспрашивает Айола, развернувшись к ним. На лицах брата и сестры близнецов впервые возникает удивление. — Кто тебе такое сказал? Тётя Цисси?

Поморщившись на то, как они, оказывается, называют его мать, Драко припоминает источник такой информации:

— Джон Долиш бросил мне этот факт в лицо, словно долбанный трофей.

— Что ж, это чистой воды выдумка, — вскидывает подбородок Айола. — Долиш — пешка пешек. Он даже в замке нашем не бывал и на милю не приближался к твоей маме.

Драко недоверчиво стискивает челюсти. Гермиона же находит в её словах истину: такие высокомерные типы вряд ли бы подпустили в свой круг приближенных такого, как Долиш. Вероятно, тот тогда просто хотел вывести этим Драко из себя.

— Хочешь верь, хочешь нет, — внезапно искренними тоном заговаривает Айола, — но она нам не чужая... Да, мы отрезали её от связей с внешним миром и вынудили помогать нам, но мы не такие чудовища, как ты наверное думаешь, чтобы пытать близких нам людей.

Гермиона видит, как взбесил Драко такой поворот. Как избалованный единственный ребёнок своих родителей, он привык ни с кем не делиться родительской любовью. Его не радует то, что его мама заботилась о ещё каких-то детях. Тем более его нынешних врагах.

— Наверное это обидно, когда твоя мать в глаза тебя видеть не может, — ядовито высказывается Драко, с отсылкой на Джозиан, — но это не значит, что можно присваивать мою.

Он задевает близнецов за живое, что видно по их неотличимым друг о друга свирепевшим взглядам. Будто они — один человек, разделённый на двоих.