— Моя дорогая Жинетт, положа руку на сердце я бы посоветовал тебе прекратить делать вино и засадить весь этот холм капустой. — Я кивнул на видневшиеся в окне виноградники позади дома. — Однако сотни лет назад де Мари поняли, что им никогда не удастся улучшить свой «Пинель», и тогда они бросили все силы на то, чтобы его прославить. Так что теперь ты могла бы продавать самую дорогую во Франции капусту, а следовательно, позволить гораздо лучшие сорта вин для своих гостей.
Она невозмутимо улыбнулась и позвонила в колокольчик, стоявший у ее тарелки. Появился Морис и, собрав посуду, поставил на стол блюдо с сырами и бутылку «Пинеля». Я скорчил гримасу.
Жинетт повернула бутылку, чтобы показать мне этикетку.
— Луи, что скажешь о новом оформлении?
Изображение замка исчезло теперь это была простая наклейка с золотым тисненым шрифтом на белом фоне, причем уже, но длиннее обычной. Бумага была толстой, но почти просвечивающей, как хорошая бумага с водяными знаками.
— Не узнаешь? — вкрадчиво спросила она.
Я с сомнением покачал головой. Что–то знакомое, но…
— Старые английские пятифунтовые банкноты, — усмехнулась она. — Размер и количество надписей те же самые. Никогда не могла понять, почему вы перестали выпускать такие прекрасные деньги.
— Говорят, их было слишком легко подделать, — сердито проворчал я. — Теперь я понимаю, почему. — Я повернулся к Маганхарду. — В Сопротивлении Жинетт занималась подделкой документов: обычно это были пропуска, продовольственные карточки и тому подобное. Приятно видеть, как навыки военных лет приносят пользу в мирное время; не правда ли?
Он выдавил из себя слабую улыбку.
— Мне кажется, мистер Кейн, что именно по этому принципу вы работаете на меня. — Он начал вставать из–за стола. — Прошу прощения, графиня, но я бы хотел отдохнуть. Кроме того, мне необходимо кое–что обдумать.
Жинетт грациозно кивнула.
— Морис вас проводит.
— Постойте, — сказал я.
Маганхард застыл, наполовину поднявшись со стула.
— Я думаю, пришло время узнать чуть больше о том, зачем вы едете в Лихтенштейн.
— Не вижу в этом необходимости, — буркнул он, но все же сел на место.
— Тогда попытайтесь уяснить себе такую вещь: сегодня утром мы все должны были погибнуть. В определенных кругах Бернар котируется выше Харви Ловелла, и я полагаю, что те, кто был с ним, считаются покруче меня. К счастью, у них ничего не вышло, но это означает, что у кого–то чертовски серьезные намерения разделаться с вами. Это во–первых. Вторая проблема заключается в том, что они знают о ваших планах, а я нет. И оба этих факта дают им слишком много преимуществ. Нам уже дважды повезло, но в следующий раз… — Я выразительно пожал плечами.
Маганхард продолжал неподвижно сидеть, уставившись на меня своими глазами стальной статуи. Наконец он спросил:
— Что вас интересует?
— Все, черт возьми!
Глава 15
Он, нахмурившись, посмотрел на Жинетт.
— За нее я ручаюсь, — сказал я. — Мы оба умеем молчать.
Он снова нахмурился, скорее всего вспомнив, что если бы она не умела молчать, то он был бы конченым человеком.
Жинетт холодно улыбнулась и придвинула к нему блюдо с сыром. Он отрицательно дернул головой и повернулся ко мне.
— Мистер Кейн, что вам известно о «Каспар–Актгенгезелльшафт»?
— Только то, что это торговая и акционерная компания, зарегистрированная в Лихтенштейне, которая владеет пакетом акций во многих фирмах, производящих электронику в этой части Европы. И что вы каким–то образом имеете к ней отношение.
— Довольно верно — пока что. Я владею тридцатью тремя процентами корпорации.
— Одной третью.
— Нет, мистер Кейн. — Он позволил себе едва заметную улыбку, что для него было равнозначно громкому хохоту. — Вы знаете другие преимущества регистрации в Лихтенштейне, помимо налоговых?
Я пожал плечами.
— Наверное, тайна владения.
— Вы правы, — сдержанно кивнул он. — Постороннему вовсе не обязательно знать, кому принадлежит компания. Так вот, позвольте объяснить: я владею тридцатью тремя процентами. Весь пакет акций распределен следующим образом: тридцать три, тридцать три и тридцать четыре процента.
Теперь он начинал получать удовольствие от моего невежества.
— То есть голос владельца тридцати четырех процентов акций перевешивает ваш или второго совладельца, но не обоих. И кто же они?
— Вторые тридцать три процента принадлежат герру Флецу, гражданину Лихтенштейна. Он также управляет повседневными делами компании, а кроме того, входит в совет директоров в соответствии с недавно принятым законом, по которому в совет директоров подобных компаний должен входить гражданин Лихтенштейна. — По его голосу я понял, что в этом и заключается единственная ценность герра Флеца.
— И кто же владеет тридцатью четырьмя процентами? — спросил я, когда он умолк.
— Видите ли, мистер Кейн, проблема в том и заключается, что мы сами этого точно не знаем.
* * *
Я сделал глоток «Пинеля», который, как выяснилось, мне налила Жинетт. Неплохо, но и не более того.
— Извините, но я не понял, — покачал я головой. — На правах главных пайщиков вы можете поднять все документы «Каспара» и узнать имена всех владельцев. — Я застыл, пораженный внезапной догадкой. — Или мы говорим об акциях на предъявителя?
— Так оно и есть, — мрачно кивнул Маганхард.
— Господи, а я–то был уверен, что они канули в прошлое вместе с хористками, пившими шампанское из туфелек! Да–а, теперь вы и в самом деле можете рассчитывать на неприятности.
Он помрачнел еще больше.
— Мы пошли на это, чтобы избежать утечки информации. В любой компании есть управляющие, которые в той или иной степени в курсе их дел… А у них есть жены и дети, которым они могут проговориться. Но когда имеешь дело с акциями на предъявителя…
— Я все это знаю.
Акции на предъявителя. Кусочки бумаги — сертификаты — подтверждают право на владение таким–то количеством акций такой–то компании. Но без имени владельца, проставленного на сертификате или в документах компании. Клочки бумаги, которые могут принадлежать любому, кому посчастливится ими завладеть, если только кому–то еще не удастся доказать свое право на них. Когда они переходят из рук в руки, это не фиксируется ни в каких документах, и никто не платит гербовый сбор. И практически невозможно доказать, что они поменяли владельца только потому, что кто–то сумел запустить руку в чужой карман.
— Ну ладно, — кивнул я. — Кому должны принадлежать эти тридцать четыре процента?
Маганхард тихо вздохнул.
— Человеку, весьма желавшему сохранить свое имя в тайне. Максу Хайлигеру.
Все ясно. Я о нем слышал, а взглянув на Жинетт, понял, что и она тоже. Один из тех таинственных и легендарных богачей, чьи племянники постоянно попадают в газеты в раздел светской хроники главным образом потому, что они его племянники. Но о самом Хайлигере не пишут ничего — даже если вам и удастся что–нибудь раскопать. Впрочем, не исключено, что вы можете также обнаружить, что ему принадлежит газета, в которой вы работаете.
И тут я вспомнил о нем один факт, публикации которого даже он не сумел воспрепятствовать.
— Он мертв, — сказал я. — Примерно неделю назад разбился в Альпах на своем самолете.
На лице Маганхарда появилась печальная улыбка.
— В том–то и беда, мистер Кейн. Через несколько дней после гибели Макса в Лихтенштейне появился человек с его сертификатом и потребовал важных изменений в делах «Каспара». Вы понимаете, что при голосовании его тридцать четыре процента перевесят тридцать три процента герра Флеца, если только там не будет меня.
Когда речь идет об акциях на предъявителя, это означает, что никакого голосования по доверенности просто быть не может. Единственный способ, с помощью которого вы можете доказать, что являетесь пайщиком, это если вы там появитесь, размахивая своим сертификатом.