— Прекрасно. Итак, он ранен. Однако это не мешает ему быть запойным пьяницей.
Она повернулась к нему.
— Это правда, Харви?
Он пожал плечами и ухмыльнулся.
— Откуда мне знать? За исключением профессора Кейна, меня еще никто не подвергал психоанализу.
Она вновь резко обернулась ко мне.
— Тогда откуда у вас такая уверенность?
Я устало покачал головой.
— Вы вполне можете сами понаблюдать процесс в развитии и сделать собственные выводы. К полуночи от него будет не больше проку, чем от младенца с игрушечным пистолетиком.
Казалось, Харви поежился — и вот уже дуло револьвера нацелилось мне в живот. Стакан в его левой руке даже не дрогнул. Полбутылки коньяка урожая 1914 года и слой шотландского виски поверх него, должно быть, слегка замедлили его реакцию — но по крайней мере он еще не достиг той стадии, когда сопротивляемость к алкоголю ослабевает и человек способен прошибить стратосферу уже после двух стаканов.
Я медленно выдохнул и уставился на револьвер.
— Попробуйте свои штучки как–нибудь в другой раз, когда я буду готов к тому, что мои же друзья наставят на меня пушки.
— Например, в полночь? — хмыкнул он и, убрав револьвер обратно в кобуру на поясе, натянул поверх нее рубашку.
Тут он, казалось, обратил внимание на воцарившееся молчание.
Ибо в течение некоторого времени никто не произнес ни слова. Затем Жинетт вытащила руку из–за спины и метнула маленькие садовые ручные грабли в клумбу. Острия их с негромким глухим звуком вонзились в землю. Глаза Харви слегка округлились.
Она невозмутимо заметила:
— Я научилась играть в эти игры, когда вы еще и не начинали, мистер Ловелл, и когда они имели гораздо большее значение.
Харви обвел всех нас внимательным взглядом. Мисс Джармен, нахмурившись, наблюдала за ним с несколько растерянным видом. Затем он залпом осушил свой стакан и кивнул.
— Понимаю. Возможно, профессор оказался несколько проницательнее, чем мне представлялось. Итак… что будете делать, профессор? Собираетесь не спускать с меня глаз остаток дня?
— Вы можете принять пару таблеток и отправиться в постель.
— А вы не собираетесь слоняться поблизости и изображать из себя сторожевого пса?
Я покачал головой. Мисс Джармен произнесла:
— Харви… это правда?
Он со стуком поставил стакан на металлический столик.
— Если таково мнение профессора.
Затем лицо его снова превратилось в неподвижную маску, и он вошел в дом через застекленную двустворчатую дверь.
И вновь воцарилось молчание. Затем Жинетт отошла от цветочной вазы и протянула руку.
— Луи, дай мне, пожалуйста, сигарету.
Что я и сделал и закурил сам. Она медленно двинулась вниз к покатой лужайке. Мисс Джармен снова откинулась на спинку стула, не сводя глаз с застекленной двери, за которой скрылся Харви.
— Не лучше ли кому–нибудь пойти и… последить за ним? — неуверенно спросила она.
Я пожал плечами.
— Не стану вам мешать. Но именно этого он и добивается: чтобы кто–то сидел рядом с ним и критиковал его, кто–то, кого он сможет в чем–нибудь обвинить, кто–то, на кого он может наставить пушку. Ему нужен человек, который олицетворял бы собой образ врага. Он не желает помнить, что со своим врагом он может справиться только сам.
— Профессор Кейн, — бесстрастно произнесла она. — Послушать вас, так можно подумать, что все проблемы решаются сами собой.
— Не решаются — всего лишь диагностируются. Вроде того доктора, который посоветовал больному ревматизмом превратиться в мышонка, поскольку мыши не страдают ревматизмом, я не утруждаю себя лишними подробностями.
Следующий вопрос обрушился на меня подобно бомбе. Вот уж никак не ожидал удара с этой стороны, ибо задала его Жинетт.
— И как же ты его лечишь, Луи?
Я сделал глубокую затяжку.
— Надо вдребезги разбить всю его жизнь, — медленно произнес я. — Просто уничтожить ее — его прошлое, его работу, все, до чего сумеете добраться. Для данного метода лечения имеется более причудливое наименование, но суть от этого не меняется.
— И зачем же необходимо все это проделать? — Жинетт говорила чуточку слишком спокойно и тихо, словно суфлер у края сцены. Может, она и в самом деле была таким суфлером.
— Если в доме поселилась чума, вы сжигаете дом. Ведь где–то там, внутри, притаился смертоносный микроб. Поэтому вы сжигаете все: мебель, ковры, постели — все разом. То же самое и с алкоголиком — что–то в его жизни сделало из него пьяницу. Вот вы и рушите всю его жизнь. Возможно, в итоге он перестанет быть таковым.
— Не верю, — холодно заметила мисс Джармен.
Я сделал еще одну затяжку, пожал плечами, но возражать не стал. Она заявила:
— Наверняка уже изобрели что–нибудь получше этого.
— Это вы о чудесах современной медицины, да? Несколько лет назад большинство врачей отнеслись бы к нему как к слабовольному неудачнику и велели бы ему бросить пить, после чего решили бы, что хорошо потрудились. Но теперь–то они уже кое–что уяснили. Пока что в большинстве случаев им неизвестны причины этой болезни. Их знаний хватает лишь на то, чтобы сжечь дом дотла. Прогресс налицо.
— И это они называют лечением? — спросила Жинетт.
— Нет. Не стану возводить на них напраслину — они не называют это лечением. Вылечить его означало бы вернуть его к тому состоянию, когда он будет выпивать пиво за обедом, мартини в шесть вечера — и этим ограничится. Такого они не способны добиться. Они могут всего лишь отучить его от выпивки, сделать так, чтобы он навсегда прекратил пить. Но по крайней мере они не называют это лечением.
— И это все, что они могут сделать? — тихо произнесла мисс Джармен. Затем она повернулась к Жинетт: — Это правда?
— Мое дорогое дитя, — мрачно отозвалась Жинетт, — если бы я умела определять, когда Луи говорит правду, то, возможно, вышла бы за него замуж пятнадцать лет назад.
Я бросил на нее быстрый взгляд, затем обратился к девушке:
— Только не забывайте, что за жизнь вы стали бы разбивать вдребезги для Харви. Он ведь телохранитель. Если он будет продолжать в том же духе, то вряд ли умрет в постели — неважно, будучи трезвым или пьяным.
Она встрепенулась.
— В этом и заключается его проблема?
— Не знаю. Как я уже сказал, в большинстве случаев никому не известно, в чем заключается проблема, если только человека не подвергали глубокому психоанализу. А в данном конкретном случае я бы сказал, что это всего лишь еще один способ сжечь дом дотла. Но если вы желаете докапываться до причин, скажу вам вот что: за свою жизнь Харви уже убил нескольких человек — и знает, что убьет еще. Не каждому легко жить с таким грузом. В любом случае, — я вновь обрел свою обычную тактичность, — вам–то чего беспокоиться?
Она вздернула подбородок.
— Он мне нравится.
— Вчера он вам не нравился. Вы сочли нас парочкой голливудских гангстеров.
— В отношении его я изменила свое мнение. — Тут в глазах ее вдруг мелькнула тревога. — Нет–нет, простите. Я ошибалась в отношении вас обоих. Но вы ведь знаете его — неужели не можете ему помочь?
Я покачал головой.
— Я — часть его прошлого. Два дня назад я не отличил бы его от папы римского, но тем не менее я часть его прошлого. Для него я ассоциируюсь с оружием.
* * *
Мгновение девушка стояла совершенно неподвижно, крепко обхватив себя руками и уставившись невидящим взглядом на лужайку. Затем внезапно очнулась.
— Я пойду и… поговорю с ним. — Она повернулась, чтобы идти.
— Он сам прекрасно все это знает, — поспешно сказал я. — Он держался, не пил в течение трех дней — до сего момента, потому что знает: нельзя сочетать стрельбу и выпивку. Так что на свой счет он отнюдь не обманывается — выход ему известен. Все, что ему необходимо, — это достаточно веская причина, чтобы воспользоваться этим выходом. Просто прекратить убивать будет недостаточно.
— Что вы имеете в виду?
— Только то, что далеко не всегда существенно выяснить, почему тот или иной человек стал алкоголиком. Алкоголь уже становится самостоятельной причиной. Поэтому ему нужны веские основания, чтобы бросить пить, а отнюдь не для того, чтобы продолжать.