— Я еще не поужинал, — надменно возразил он. Да, в нем определенно текла австрийская кровь.
— Морис очень скоро вас обслужит, герр Маганхард, — примирительно заметила Жинетт. — А сейчас, если желаете, он принесет вам что–нибудь выпить.
Маганхард одарил меня взглядом, который явно приберегал в глубине морозильной камеры, затем, гордо приосанившись, прошествовал вниз.
Я же остался стоять, прислонившись к перилам; отыскав спички, закурил.
— А я и забыл об ужине. Мне показалось, что сегодняшний день и так чересчур долго тянется.
— Таким манером агентство Кейна обычно обращается со своими клиентами?
— Частенько. Я же говорил тебе, что вовсе не обязан их любить.
— Думаю, тебе лучше заняться работой здесь — и побыстрей.
Я посмотрел на нее, но она, не поднимая головы, оперлась на перила рядом со мной и только тут, казалось, заметила, что по–прежнему держит в руке «маузер». Она внимательно его оглядела.
— Помнишь, Луи, что когда–то значили для нас эти вещи? Освобождение… свобода… и тому подобные слова?
— Помню.
— Возможно, с тех пор все изменилось. — Она небрежно прицелилась вниз, машинально скользнув большим пальцем по предохранителю и переключателю с одиночного огня на автоматический. В «маузерах» она знала толк.
— Пистолеты не изменились.
— А ты считаешь, суть Сопротивления состояла лишь в пистолетах, а не в словах?
— Суть никогда не состоит только лишь в пистолетах; люди не гибнут по вине оружия как такового. За пушками всегда стоят слова, направляющие их, убеждающие в том, что их дело — правое.
Она метнула на меня быстрый взгляд. Может, слова мои прозвучали несколько кисло; может, я и впрямь слегка скис, размышляя о том, что в полночь предстоит гнать на север, а также о том, в каком состоянии к тому времени будет пребывать Харви. И, вполне возможно, сожалея, что все это ради того, чтобы спасти такого типа, как Маганхард, от смерти и помочь ему сэкономить на налогах.
А может, я просто почувствовал себя старым и усталым.
— Во время войны, — задумчиво произнесла Жинетт, — мы никогда не задавались вопросом, правы мы или нет. Ответ был слишком прост. Но… возможно, порой мы ошибались. Мы помогали людям вроде Маганхарда и Алена. — Она опустила «маузер». — Ты считаешь, что раз твой Маганхард прав, значит, прав и ты?
Я осторожно заметил:
— Что–то в этом роде.
Она кивнула, погруженная в свои мысли, и немного погодя сказала:
— Но, может статься, твои следующий Маганхард окажется неправ — а ты уже не сможешь отойти в сторону.
Мысль была не нова — это тот самый давний и привычный призрак, обитающий в глубине моего подсознания, о котором я вспоминаю, лишь когда чувствую себя усталым и подавленным. В те ночи, когда вижу во сне лица знакомых людей, которые ныне мертвы.
Насчет Маганхарда я был прав. Я доверял Мерлену, самому Маганхарду, да и своему собственному умению разбираться в людях — и не ошибся. Но однажды я могу ошибиться. В один прекрасный день мне может достаться клиент с душой, кривой, как горная дорога, а люди, выпрыгнувшие из засады, окажутся переодетыми в штатское полицейскими…
Любой адвокат может заявить, что клиент обманул его. Но я–то буду стоять там с дымящимся «маузером» в руке.
Я устало покачал головой.
— Может, и так, Жинетт. Но только не в этот раз. А следующий раз — это уже следующий раз.
— Значит, следующий раз все–таки будет? — Она в упор смотрела на меня печальными глазами, а ее каштановые волосы переливались в свете лампы, словно старое отполированное дерево.
— Жинетт… прошло пятнадцать лет. Ты ведь уже не любишь меня.
— Не знаю; — просто ответила она. — Все, что я могу, — это помнить и ждать… и, возможно, удостовериться, что тебя не убили.
— Я и не собираюсь допускать, чтобы меня… — Едва эти слова сорвались у меня с языка, как я понял, что говорить их не стоило.
— Нет–нет, — запротестовала она, — скажи мне, что этого не случится, Что такого просто не может случиться, только не с тобой, не с Канетоном.
Ее битва была закончена. И если я не собирался останавливаться, то ей хотелось верить, что со мной никогда не случится самого худшего, и если уж мне суждено сражаться с драконами, то при этом я никогда не повстречаю своего последнего дракона. Ей вновь хотелось рассуждать так, как рассуждает профессиональный стрелок. И забыть о том, что однажды она уже поверила в это — и ошиблась.
Я поморщился, словно от боли. Мне никогда не следовало сюда возвращаться. Пятнадцать лет я провел вдали от этого тихого дома, где она изо всех сил старалась приблизить конец своей войны. А когда я вернулся, оказалось — это всего лишь потому, что моя война все еще продолжается.
— В этом ты не можешь быть уверена, — медленно проговорил я. — В конце концов это зависит только от меня.
— Знаю. — Она кивнула и кротко улыбнулась. — Я помню.
На лестнице послышались шаги. Морис осторожно поднимался, держа в руках поднос, уставленный всевозможными яствами, включая оплетенную бутылку.
— Харви ничего не нужно, — сказал я. — Он скорее всего уже спит.
Жинетт выпрямилась, двигаясь с ленивой грацией кошки.
— Я сказала Морису, что мы с тобой поужинаем у меня в комнате.
Я тупо уставился на нее, потом раскрыл рот. Она покачала головой.
— Спор закончен, Луи. Ты собираешься и дальше идти своей дорогой, я понимаю. Вот и все.
На это можно было найти тысячу возражений, только я вдруг почему–то не сумел припомнить ни одного. Помнил лишь, как долго не был здесь.
— Я вернусь, — хрипло произнес я.
Она грустно улыбнулась.
— Ничего не обещай, Луи. Я не прошу никаких обещаний.
Она двинулась по коридору за Морисом. Спустя мгновение я последовал за ней.
Глава 19
Мы ехали на север по шоссе № 92, все в том же автофургоне марки «ситроен», и мы с Жинетт сменяли друг друга за рулем. Задняя часть кузова была загромождена множеством ящиков с бутылками, чтобы скрыть от постороннего взгляда трех других пассажиров, если вдруг откроют задние дверцы.
Харви нам пришлось практически загрузить в фургон, как мешок. Тогда он пребывал в глубоком наркотическом сне — да и сейчас скорее всего тоже: мы забросили туда пару старых матрасов и несколько одеял. Однако Маганхард, как я догадывался, не спал; и точно — вскоре его металлический голос послышался из окошка у меня за спиной.
— И как же мы попадем в Швейцарию, мистер Кейн?
— Доедем до местечка под названием Джекс, что всего в нескольких милях к северо–западу от Женевы. Там высадимся и просто перейдем границу неподалеку от аэропорта.
Он обдумал мои слова и, как я и предполагал, не особенно вдохновился.
— Насколько я понимаю, вы намереваетесь прибыть в какой–нибудь крупный город и взять напрокат машину. А почему бы нам не отправиться в Эвиан и не перебраться на лодке через Женевское озеро в Лозанну?
— Потому что подобного фокуса от нас как раз и ждут. Нет, нам нужно переходить границу а районе Женевы — охранять ее там практически невозможно. На этом участке границу пересекает более двадцати различных дорог и она в основном проходит по сельской местности. Мы просто перейдем ее — и все.
— Во время войны ее наверняка охраняли, — возразил он.
— Само собой, но и тогда нарушителей было столько, что вы бы удивились. Швейцарцы построили там лагерь для интернированных — специально для перебежчиков.
— Мистер Кейн, — холодно заметил Маганхард, — если в итоге мы очутимся в швейцарской тюрьме, это будет ничуть не лучше, нежели оказаться во французской тюрьме.
— Ну что вы, там наверняка гораздо чище. Но надеюсь, швейцарская полиция не станет нас искать: они ничего не смогут сделать, пока французы не попросят их об этом, — а французам, возможно, не захочется признавать, что они нас упустили. Во всяком случае, пока.
В душе я лелеял тайную надежду, что нам, возможно, удастся улизнуть. Если мы сумеем пересечь границу незамеченными, оставив жандармерию в уверенности, что мы все еще находимся во Франции, то нам это удается. Многое зависело от того, установили они уже или нет, что разбитый «ситроен–DC» принадлежит Маганхарду. Я был абсолютно уверен, что теперь они уже нашли его, а уж стрельба и разбитый «рено» наверняка побудили их прочесать район более тщательно, нежели я поначалу рассчитывал.