С одной стороны, я надеялся, что они–таки это установили. Это отвело бы подозрения от северной трассы, ведущей от Парижа, однако также могло бы убедить их, что мы где–нибудь притаились, лишившись транспорта. Я не боялся, что это натолкнет их на мысль о старой «крысиной тропе» или же о Пинеле: до этого они не додумаются, пока не узнают, что в деле участвую я, — а я все еще рассчитывал, что насчет меня им ничего не известно.
Если только Харви не схалтурил, протирая машину, и у полиции нет полного набора моих отпечатков пальцев. Но они ведь не узнают, что отпечатки мои — во Франции меня ни разу не задерживали. А вдруг Второе отделение потрудилось раздобыть мои отпечатки, когда я «служил при посольстве»? Разумеется, они знали, какого рода работу я там выполнял. А если им и сейчас известно о моем участии в этой истории, то не исключено, что они вспомнят о существовавших в годы Сопротивления маршрутах перехода границы вблизи Женевы…
Я покачал головой. Когда имеешь дело с полицейскими, никогда не скажешь заранее, где найдешь, где потеряешь. Можно тщательно все рассчитать, прикинуть, что раз им стало известно о пункте «икс» — а вы об этом позаботились, — следовательно, они снимут наблюдение с пункта «игрек». А когда вы заявляетесь в пункт «игрек», то попадаете прямиком в их нежные объятия, и все потому, что рапорт о пункте «икс» три часа пролежал на столе суперинтенданта, а ему забыли об этом сообщить.
Все равно, что разрабатывать различные системы в рулетке — колесо–то о них и слыхом не слыхивало. Я принял решение переходить границу под Женевой. Я по–прежнему ставил на этот номер.
* * *
Машина с монотонным гудением неслась в ночи. Сидя рядом со мной, Жинетт крутила большой, расположенный почти горизонтально руль с мастерством заправского гонщика; отраженный свет фар то и дело выхватывал из темноты ее лицо. Закурив сигарету, я наблюдал за ней, такой спокойной и уравновешенной, а фургончик между тем, урча, взбирался по становившейся все круче дороге, углубляясь в департамент Савойя.
— А если тебя остановят, — спросил я, — что ты им скажешь?
— Мне все равно надо доставить несколько ящиков вина в Женеву — два тамошних ресторана берут «Пинель». Кроме того, в Джексе есть один приличный ресторанчик. Так что сначала попытаюсь продать вино им.
— А зачем тебе понадобилось приезжать сюда так рано?
— Потому что, месье жандарм, сразу после ленча у меня назначена встреча в Пинеле.
— А она действительно назначена?
— Я велела Морису договориться об одной встрече — совершенно безобидной.
— И ты по–прежнему считаешь, что тебе нужен управляющий?
Она едва заметно улыбнулась.
— Мне нужен кто–нибудь, кто присматривал бы за вином, пока я присматриваю за старыми друзьями по Сопротивлению, оказавшимися здесь проездом.
— Touche. [60]
Вскоре я заснул, а когда проснулся, мы уже въехали в zone tranche [61]и двинулись в объезд, чтобы подобраться к Женеве с северо–запада; граница находилась всего в километре–двух справа от нас.
Жинетт следовало разбудить меня раньше: я должен был сменить ее за рулем и проспал. Однако выражать недовольство было бы чистейшей воды лицемерием. До Лихтенштейна оставалось почти четыреста километров, и впереди нас ждал долгий день.
— Луи, по–моему, мы совсем близко, — сказала Жинетт.
Не доезжая нескольких километров до Джекса, она свернула направо и теперь подъезжала к Ферней–Вольтеру, расположенному у самой границы.
— Слишком близко не подъезжай, — предупредил я. Легавые скорее всего рыскают на подступах к границе, а не на ней самой. К тому же мне не хотелось, чтобы их внимание привлек автофургон, который подъехал бы близко к границе, остановился, а затем уехал обратно.
— Тогда здесь, — отозвалась она, не выключая мотора. Я спрыгнул вниз, обежал фургончик и распахнул задние дверцы, кто–то принялся выгружать на обочину ящики с вином. Вылез Маганхард, за ним девушка и, наконец, Харви.
Выглядел он так, словно его извлекли из–под развалин здания, в которое угодила бомба. Едва держась на ногах и шатаясь, он сделал несколько шагов мотнул головой и тотчас же явно пожалел об этом. Что же до его боевой готовности, то с виду он годился лишь на то, чтобы поймать основательно уставшего котенка.
Я тихо захлопнул дверцы и вернулся к кабине.
— Спасибо, Жинетт. Счастливого пути.
Она протянула мне руку через окно.
— Береги себя, Луи… пожалуйста.
— Я дам тебе знать. Возможно, сегодня вечером.
— Я буду ждать.
Наши руки соприкоснулись, а затем фургончик, взревев мотором, скрылся в ночи. Я махнул рукой в сторону обочины.
— Идите туда, в поле, да поживей.
«Поживей» было весьма оптимистичным пожеланием для этой компании. Нам потребовалась целая минута, чтобы продраться сквозь живую изгородь, утопая по колено в высокой росистой траве. Единственное, на что можно безусловно рассчитывать при такой работе, — так это на то, что каждые двенадцать часов вам придется выливать воду из ботинок.
По моему настоянию весь багаж, за исключением моего бриф–кейса, оставили в Пинеле — да и его я захватил только из–за «маузера» и карт. Взяв его в одну руку, а другой крепко ухватив Харви за предплечье, я двинулся вдоль изгороди.
Шум мотора фургончика замер вдали. Ночь выдалась холодная и темная на небе ни звездочки. Погода, с которой мы расстались в Бретани, вновь настигла нас, но по крайней мере, кажется, успела израсходовать все свои запасы дождя. Впереди мелькали какие–то огни, зеленые вспышки чередовались с белыми, отражаясь в низко нависших облаках. Сигнальный маяк женевского аэропорта Куантрен. Я направился в его сторону.
Часы показывали без четверти пять — до рассвета оставалось три четверти часа.
Некоторое время все молчали. Шли мы не слишком тихо, но ведь невозможно научить людей не производить шума, всего лишь приказав им не шуметь. Здесь нужна практика. Оставалось надеяться на то, что в густом сыром воздухе звуки далеко не разносятся.
— Что это? — вдруг тихо спросила мисс Джармен. Я моментально огляделся по сторонам, но «это» оказалось всего лишь крупной постройкой, темнеющей на Горизонте в нескольких сотнях ярдов от нас; к дому вела аллея, обсаженная деревьями.
— Имение Вольтера. — Я пожалел, что сам о нем не вспомнил, — это был удобный ориентир.
Девушка подняла ногу и потрясла ею, разбрызгивая во все стороны капли воды.
— Как насчет какой–нибудь пространной цитатки из произведений великого мастера? — тихо, но с ехидцей изрекла она. — Ну, например: «Что ни делается — все к лучшему в этом лучшем из миров»?
— Или, скажем: Dieu est toujours pour les gros bataillons. [62]
— Как ни странно, я не нахожу это чересчур вдохновляющим.
— Боже, — хрипло произнес Харви, — мы на автобусной экскурсии по литературным местам или бесшумно переходим границу?
— Вы хотите сказать, что видите разницу? — поинтересовался я и двинулся дальше.
В тот момент Харви был для меня отнюдь не лучшим другом. Будь он начеку и не страдай от похмелья, он смог бы позаботиться о Маганхарде говорить ему, когда идти, а когда замереть неподвижно, оставив на мое попечение только мисс Джармен. А так мне приходилось присматривать за всеми тремя — в особенности за Харви, не зная, какова будет его реакция на могущие неожиданно возникнуть проблемы. Ибо, насколько я себе представлял, он пребывал в столь одурманенном состоянии, что запросто мог выхватить револьвер и открыть стрельбу по жандармам.
То, что я издалека принял за живую изгородь, при ближайшем рассмотрении оказалось фруктовым садом, в котором росли маленькие аккуратные яблоньки, чуть выше человеческого роста. Сад был окружен проволочной оградой. Листики еще не распустились — мы ведь снова очутились в поздней северной весне, — но ветви были подрезаны таким образом, что тесно переплетались, да и сами деревья были посажены довольно плотно, чтобы с максимальной отдачей использовать землю. В темноте они представляли собой прекрасное укрытие от постороннего взгляда.