Они слышали отдаляющийся вой и гудение клаксона, а потом — крики, вопли, скрежет тормозов, гудки встречных машин и, наконец, скрежет шин, выхлоп и…
— Разбилась, — констатировал Дед.
Он терпеливо ожидал, и это спокойствие, эта несуетливость удивительно шли к его массивной фигуре. Мисс Марпл молча стояла рядом. И тут какое–то известие стало передаваться по улице из уст в уста, как эстафета. Человек, стоявший на тротуаре напротив отеля, взглянул на старшего инспектора и принялся быстро жестикулировать обеими руками.
— Добилась своего, — мрачно заметил Дед. — Мертва. Врезалась в ограду парка на скорости девяносто миль в час. Других жертв нет, только мелкие повреждения. Да, она бесподобно водила машину! Мертва. — Он повернулся к мисс Марпл:
— Вы слышали ее признание?
— Слышала. — Мисс Марпл помолчала и спокойно добавила:
— Это, разумеется, не правда.
— Вы что ж, ей не поверили?
— А вы?
— Нет, — сказал Дед. — Она солгала. Она все обдумала и решила, что мы поверим, но это — ложь. Не она убила Майкла Гормана. А кто его убил, вы случайно не знаете?
— Разумеется, знаю. Ее дочь.
— А! И когда вы догадались?
— Я давно начала подозревать…
— Я тоже, — сказал Дед. — Уж больно она была перепугана в тот вечер. И лгала как–то неумело. Но сначала я никак не мог найти причину…
— Это и меня смущало, — откликнулась мисс Марпл. — Она узнала, что брак ее родителей был незаконным, но разве современная девушка станет убивать из–за этого? Тут, видимо, замешаны деньги?
— Да, деньги, — сказал старший инспектор. — Отец оставил ей колоссальное состояние. Когда она узнала, что ее мать была женой Майкла Гормана, она поняла, что второй брак Бесс незаконный. И решила, что раз так, то она незаконная дочь и не имеет права на наследство. А между тем она ошибалась! У нас было однажды дело, похожее на это. Все зависит от того, как составлено завещание. Конистон оставил свои деньги именно ей, назвав в завещании ее имя. Она бы получила наследство, но она этого не знала.
— А зачем ей так нужны деньги? — спросила мисс Марпл.
— Чтобы купить Ладислава Малиновского, — сурово отозвался старший инспектор. — Без этих денег он на ней не женится. Девчонка это прекрасно понимает, она же не дурочка. Но она хотела его получить на любых условиях. Она в него страстно влюблена.
— Знаю, — отозвалась мисс Марпл. — Я видела ее лицо в тот день в парке Бэттерси.
— Понимая, что потеряет Малиновского, если лишится наследства, она замыслила убийство. Она, конечно, и не думала прятаться в цветнике. Там никого не было. Она просто встала у ограды, выстрелила в воздух, закричала, а когда Майкл Горман к ней кинулся, выстрелила в него и продолжала кричать. Действовала она чрезвычайно хладнокровно. У нее и в мыслях не было бросить тень подозрения на Малиновского. Она похитила у него пистолет, ибо не имела другой возможности достать оружие, но ей в голову не приходило, что он в тот вечер был где–то рядом, и что его могут заподозрить в убийстве. Она думала, что все свалят на какого–нибудь грабителя, который решил воспользоваться туманом. Да, хладнокровия ей не занимать! Однако потом, позже, она была чрезвычайно перепугана. А мать боялась за нее…
— Ну а теперь что вы собираетесь делать? — Мисс Марпл взглянула на Дэви.
— Я знаю, что убила она, — сказал Дед, — но доказательств у меня нет. Быть может, ей и удастся вывернуться. Опытный защитник может устроить на суде эдакий душещипательный спектакль: она так юна, ее не правильно воспитывали, к тому же она хороша собой, и так далее…
— Да, — сказала мисс Марпл. — Исчадия ада часто бывают красивы. И, как известно, они нередко процветают в этой жизни.
— Но даже до суда дело может не дойти. Нет свидетелей! Вот вас, например, пригласят, и вам придется повторить то, что вы слышали от ее матери, а ее мать призналась в убийстве.
— Знаю, — отозвалась мисс Марпл. — Она это повторила не один раз. Ведь так? Ценой жизни она заплатила за свободу дочери. И признание, свидетельницей которого я была, это ее последняя воля…
Дверь в соседнюю комнату открылась. Вошла Эльвира Блейк. На ней было простенькое платье бледно–голубого цвета. Светлые волосы обрамляли лицо. Она была похожа на одного из ангелов раннего итальянского Возрождения.
Она взглянула сначала на старшего инспектора, потом на мисс Марпл. Затем сказала:
— Я слышала шум автомобиля, какой–то грохот и крики… Авария?
— Должен с прискорбием сообщить вам, мисс Блейк, — официальным тоном произнес старший инспектор Дэви, — что ваша мать скончалась.
Эльвира тихо охнула:
— Ой, нет!
Это был слабый, неуверенный протест.
— Перед тем как сбежать, — продолжал Дэви, — ибо ей именно пришлось бежать, она созналась в убийстве Майкла Гормана.
— То есть она сказала, что это она?..
— Да, так, она сказала. Не хотите ли вы что–нибудь добавить?
Эльвира посмотрела на него долгим взглядом, потом слабо качнула головой.
— Нет, мне нечего добавить.
Она повернулась и вышла из комнаты.
— Ну и как? — произнесла мисс Марпл. — Неужели вы допустите, чтобы ей это сошло с рук?
Наступила пауза, потом Дед с силой грохнул кулаком по столу.
— Нет, — прорычал он. — Нет, видит Бог, не допущу!
Мисс Марпл медленно наклонила голову.
— Господи, смилуйся над ее душой, — произнесла она.
Сирил Хейр
Чисто английское убийство
I
Дворецкий и профессор
Уорбек–холл слывет самым древним жилым зданием в Маркшире. Помещение фамильного архива в северо–восточном крыле, вероятно, самая древняя его часть и, уж во всяком случае, самая холодная. Д–р Венцеслав Ботвинк, д–р философии Гейдельбергского университета, почетный д–р литературы Оксфордского, внештатный профессор новейшей истории в Пражском университете, член–корреспондент полудюжины научных обществ от Лейдена до Чикаго, сидел, склонившись над грудой выцветших рукописей, время от времени прерывая чтение, чтобы угловатым иностранным почерком выписать из них несколько строк, и чувствовал, как холод пронизывает сто до костей. Он привык к холоду. Холодно было в его студенческом обиталище в Гейдельберге, еще холоднее в Праге в зиму 1917 года, а холоднее всего в концентрационном лагере в Третьем рейхе. Профессор сознавал, что зябнет, но, пока закоченевшие пальцы могли еще держать перо, он не позволял холоду нарушать свою обычную сосредоточенность. Холод для него был не больше, чем утомительной обстановкой работы. Что ему действительно мешало и что раздражало его — это варварский почерк третьего виконта Уорбека, которым тот испещрял интимные письма, написанные ему лордом Бьютом в первые три года царствования Георга III. Ох уж эти маргиналии [55]! Эти корявые, недописанные вставки между строчками! У д–ра Ботвинка зрела личная обида на этого аристократа восемнадцатого века. Человек, который являлся адресатом таких важных сообщений, а следовательно, и хранителем государственных тайн такой неизмеримой ценности для последующих поколений, должен был бы, кажется, иметь достаточно чувства ответственности перед потомством, чтобы сохранить все это в неприкосновенности, а он предпочел драгоценнейшие сообщения излагать неразборчивыми каракулями — вот что было несносно! Всецело по вине третьего виконта Уорбека исследование документов рода Уорбеков заняло вдвое больше времени, чем он предполагал. А для стареющего ученого, здоровье которого уже не прежнее, время так дорого! На совести виконта останется, если работа, которой предстояло показать, как эволюционировала английская конституция в период 1750–1784 годов, будет не закончена из–за смерти ее автора. Бессильно негодуя, д–р Ботвинк смотрел на лежащие перед ним загадочные каракули и через пропасть двух столетий вполголоса ругал виконта Уорбека и клял его плохо очиненное гусиное перо.
Раздался деликатный стук в дверь, и, не ожидая ответа, вошел слуга. Это был коренастый пожилой человек с бесстрастным лицом и выражением готовности, столь частым у дворецких из хорошего дома.