— ...Вполне возможно, — соглашался старик. — Сегодня вечером он глумился над рождественскими яслями моей бедной жены.
— Чертов задира, — поддержала девушка. — Ни капельки не пожалею, когда вы его засадите.
«Они меня ненавидят», — с изумлением сказал он себе.
— Противный-препротивный, — продолжала Элис. — От этой его заячьей губы у меня прямо мурашки по всему телу...
— Да уж, клиент не из приятных.
— Я бы его не держал, — оправдывался старик, — да он платит. Таких разве выгонишь. В наше-то время.
— Есть у него друзья?
— Не смешите меня, — сказала Элис. — У него — друзья! Что бы он с ними делал?
Стоя на коленях в маленькой темной будке, глядя снизу на стекло, с пистолетом в руке, он тихонько засмеялся: «Это они обо мне говорят, обо мне».
— Ох ты и зла на него! Что он тебе, интересно, сделал? Он же вроде хотел подарить тебе платье.
— Уж такие у него идиотские шутки.
— И все же ты хотела его забрать.
— А вот и нет. Неужели вы думаете, я бы приняла от него подарок? Я хотела сдать его обратно и показать ему деньги. Вот была бы потеха!
И опять с чувством горького изумления он подумал: «Они меня ненавидят. Пусть только сунутся, всех перестреляю».
— Как бы я хотела врезать ему по этой его губе! Вот была бы потеха! Я говорю, вот бы потеха-то была!
— Я поставлю человека на той стороне улицы, — закончил незнакомец. — Моргните ему, когда ваш клиент явится.
Дверь кафе закрылась.
— Эх, жены нет на месте, — сокрушался старик. — Она бы и десяти шиллингов не пожалела за такое зрелище.
— Я ей позвоню, — сказала Элис. — Болтает, наверное, у Мэсонов. Пусть и миссис Мэсон пригласит. Пусть все теперь потешатся. Не далее как неделю назад миссис Мэсон говорила, что не желает больше видеть его мерзкой рожи в своей лавке.
— Да-да, Элис, будь умницей, позвони ей.
Рейвен протянул руку вверх и выкрутил лампочку из патрона, потом встал и прижался к стенке будки. Элис открыла дверь и оказалась рядом с ним. Не успела она крикнуть, как он закрыл ей ладонью рот и предупредил:
— Не опускай монету, а то буду стрелять. Только пикнешь, тут же прикончу. Делай, что я тебе скажу. — Он шептал ей в ухо. Они были так близко, как будто лежали в одной постели. Ее кривое плечо уперлось ему в грудь. — Сними трубку. Сделай вид, что говоришь со старухой. Давай. Мне тебя застрелить — раз плюнуть. Говори: «Алло, фрау Грёнер».
— Алло, фрау Грёнер.
— Рассказывай все.
— Рейвена разыскивают.
— Почему?
— Из-за пятифунтовой ассигнации. Его уже поджидали в магазине.
— То есть?
— У них записан ее номер. Она краденая.
Его обманули. Мозг работал с механической точностью, как арифмометр. Только загрузи его цифрами — и ответ готов. Им овладела глубокая слепая ярость. Будь мистер Чамли сейчас с ним в будке, он бы застрелил его, застрелил безо всякой жалости.
— Откуда?
— Тебе лучше знать.
— Не груби. Откуда?
Он даже не знал, на кого работает мистер Чамли. Одно только ясно: ему не доверяют. Подстроили все так, чтобы от него можно было избавиться. Мальчишка-газетчик прошел по улице, крича: «Ультиматум! Ультиматум!» Слова пронеслись в его мозгу, нисколько его не затронув: к нему это как будто не имеет ни малейшего отношения. Он повторил:
— Так откуда?
— Не знаю. Не помню.
Приставив пистолет ей к спине, он попытался уговорить ее:
— Вспомни, неужто не можешь? Это важно. Я ничего не крал.
— Ну еще бы! — зло сказала она в молчавшую трубку.
— Ну пожалуйста. Мне только и надо от тебя, чтобы ты вспомнила.
— Честное слово, не могу.
— Я ведь подарил тебе платье, правда?
— Нет, неправда. Ты просто пытался сбыть эти деньги, только и всего. Ты не знал, что номера ассигнаций разосланы по всем магазинам города. Они даже в нашем кафе есть.
— Если бы я действительно их украл, зачем бы я тогда стал спрашивать, откуда эти деньги?
— Вот будет потеха, если тебя засадят за то, чего ты не делал.
— Элис, — раздался голос старика, — она идет?
— Я дам тебе десять фунтов.
— Краденых-то денег? Нет уж, спасибо, Ваша Щедрость.
— Элис, — снова позвал старик. Было слышно, как он идет по коридору.
— Будь справедлива все-таки, — мрачно буркнул он, ткнув ее пистолетом под ребра.
— Он мне говорит о справедливости, — сказала она. — Гоняет, как в тюрьме. Бьет почем зря. Пепел по всему полу. Молоко в мыльнице. Хватит с меня этой грязи. Справедливости захотел, как же!
Прижатая к нему в тесной темной будке, она вдруг стала для него желанной. Он так этому удивился, что на время позабыл о старике, пока тот не открыл дверь.
— Ни слова, или я всажу в тебя пулю, — выразительно прошептал он из темноты. Он велел Элис выйти из будки. — Поймите, — сказал он, — меня им не взять. В тюрьму я не пойду. Мне ничего не стоит всадить пулю в любого из вас. Плевать я хотел на виселицу. Моего отца повесили... а ему хоть бы что. Марш оба в мою комнату. Кто-то должен за это ответить.
Загнав их к себе, он запер дверь изнутри. Внизу в кафе настойчиво звонил какой-то посетитель. Он повернулся к ним:
— Прикончить бы вас обоих. О моей губе тут трепались. Вы что, по-человечески никак не можете?
Рейвен подошел к окну. Спуститься вниз здесь было очень просто, потому он и выбрал эту комнату. На глаза ему попался котенок, он разгуливал, как крошечный тигр, по краю комода, боясь спрыгнуть. Он взял его и бросил на постель, тот попытался его укусить. Выбравшись на плоскую оцинкованную крышу, Рейвен взглянул на небо. Облака заволокли луну, и земля, холодный, безжизненный шар, двигалась вместе с ними в бесконечную тьму.
4
Энн Краудер ходила взад и вперед по комнате в своем тяжелом твидовом пальто. Ей не хотелось тратить шиллинг на газовый счетчик, потому что до утра все равно на столько не нагорит, а деньги пропадут зря. Она говорила самой себе: «Как мне повезло, что я получила это место. До чего хорошо — завтра я снова пойду работать». Но слова звучали как-то неубедительно. Было уже восемь часов. Еще четыре часа до полуночи они проведут вместе. Придется обмануть его и сказать, что она поедет десяти-, а не пятичасовым поездом, иначе он рано отправит ее спать. Он такой. Никакой романтики. Она с нежностью улыбнулась и подышала на озябшие пальцы.
Внизу раздался звонок. Она подумала, что дверной, и подбежала к зеркалу в шифоньере. Свет от тусклой лампочки был слишком слаб, чтобы определить, как будет выглядеть ее косметика в сиянии огней танцевального зала «Астория». Она опять начала подкрашиваться: если он решит, что она выглядит усталой или слишком бледной, — уведет домой без разговоров.
В двери показалась голова квартирной хозяйки.
— Ваш кавалер. Просит к телефону.
— К телефону?
— Да, — отвечала хозяйка, бочком протискиваясь в комнату и, видимо, рассчитывая поболтать. — Судя по голосу, он чем-то расстроен. Я бы сказала, торопится. Чуть не оглушил меня, когда я поздоровалась с ним.
— А-а, — воскликнула Энн, — он всегда такой. Не обращайте внимания.
— Он, мне кажется, хочет отложить встречу, — продолжала хозяйка. — Всегда одно и то же. Девушки, которые много разъезжают, вряд ли могут рассчитывать на хорошее отношение. Вы сказали «Дик Уиттингтон»?
— Нет-нет. «Аладдин».
Она бросилась вниз по лестнице. Плевать, если кто увидит, что она так спешит.
— Это ты, милый? — спросила она. С их телефоном всегда что-нибудь да не так. Его голос был таким хриплым, что она едва его узнала.
— Ты так долго, — сказал он. — Я из автомата. Он уже съел все деньги. Слушай, Энн, я сегодня не смогу прийти. Прости меня: работа. Ловим человека, ограбившего сейф. Я тебе рассказывал. Меня не будет всю ночь. Мы обнаружили одну ассигнацию. — Его голос возбужденно бился в трубке.
— Что ж, ладно, милый. Я знаю, ты хотел... — но она уже не могла сдержаться: — Джимми, я теперь не скоро тебя увижу. Только через несколько недель.
— Да, знаю, тяжело. Я думал... Слушай, не езди ты этим ранним поездом. Зачем? А девятичасового нет. Я смотрел расписание.