Эти слова произвели поразительный эффект. Вся группа, которая за секунду до того, небрежно развалясь, расслабленно наслаждалась солнечным днем, мгновенно напряглась и замерла, словно обращенная в камень. А затем почти незаметно для глаза они снова расслабились. Корделии показалось, что она слышит сдавленные вздохи облегчения. Она наблюдала за их лицами. Дейви Стивене был взволнован менее остальных. Он стоял с печальной полуулыбкой, заинтересованный, но не испуганный. Искоса он бросил взгляд на Софи, но она ему не ответила. Они с Хьюго неподвижно смотрели прямо перед собой. Корделия повяла, что Тиллинги тщательно избегают глаз друг друга. Но больше всех была потрясена Изабел. Она охнула, и рука ее взлетела к лицу – так изобразила бы испуг второразрядная провинциальная актриса. С молчаливой мольбой во взоре она повернулась к Хьюго. Побледнела она так, что, казалось, вот-вот упадет в обморок. «Если это заговор, – подумала Корделия, – то я уже знаю, где его наиболее слабое звено».
– Так вы говорите, что Роналд Кэллендер нанял вас, чтобы выяснить, почему умер Марк? – переспросил Хьюго Тиллинг.
– А что, вам это кажется странным?
– По-моему, это совершенно невероятно. Сын мало интересовал отца при жизни. С чего же такая забота сейчас, когда Марка больше нет?
– Почему вы думаете, что сэр Роналд не интересовался сыном?
– Мне так казалось.
– Ну что ж, – сказала Корделия, – допустим, теперь ему это небезразлично, даже если это всего-навсего желание ученого установить истину.
– В таком случае лучше было бы устанавливать ее в микробиологии. Пусть ищет, как растворять пластмассу в морской воде, или чем он там еще занят. К людям нельзя подходить с такими мерками.
– Как вы вообще можете переваривать этого надутого фашиста? – бросил Дейви Стивенс с напускным равнодушием.
Реплика задела многие струны ее памяти. Нарочито простодушно она сказала:
– Я не спрашивала сэра Роналда, какой политической партии он симпатизирует.
Хьюго рассмеялся:
– Дейви не это имел в виду. Назвав его фашистом, он хотел сказать, что Роналд Кэллендер придерживается несколько пещерных взглядов по ряду вопросов. Он считает, например, вполне вероятным, что не все люди созданы равными. Что борьба за всеобщее освобождение не обязательно приведет к счастью человечества, что левые тирании ничем не лучше правых и что, может быть, вовсе не капитализм повинен во всех бедах: от наркомании до опечаток в газетах. Должен оговориться – я не могу утверждать, что Роналд Кэллендер считает именно так, но Дейви в этом уверен.
Дейви швырнул в Хьюго учебником и сказал без тени раздражения:
– Заткнись! От твоих речей несет статьями из «Дейли телеграф». К тому же ты рискуешь наскучить нашей гостье.
Софи Тиллинг спросила вдруг:
– Это сам сэр Роналд предложил вам встретиться с нами?
– Он сказал, что вы друзья Марка. Он видел вас на следствии и похоронах.
Хьюго рассмеялся опять:
– А, так вот, стало быть, как он представляет себе дружбу.
– Но вы ведь там были?
– Да, мы приходили к следователю. Все, кроме Изабел. Она, конечно, украсила бы собой его кабинет, но доверять ее показаниям нельзя. Впрочем, там было довольно скучно. В следственном заключении много совершенно никчемной информации о том, какое прекрасное было у Марка сердце, какие великолепные легкие и совершенно изумительный пищеварительный тракт. Насколько мне позволено судить, Марку было ниспослано свыше жить вечно, если бы он сам не затянул петлю у себя на шее.
– Вы были и на похоронах?
– Да, в здешнем крематории. Очень торжественная церемония. Помимо персонала, присутствовало всего шесть человек: нас трое, Роналд Кэллендер, эта его не то секретарша, не то экономка и старушка в черном, по виду – няня. Ее наряд придал похоронам особую мрачность, подумал я тогда. Вы не поверите, она была настолько похожа на классическую старую добрую нянюшку, что я заподозрил в ней переодетую полицейскую ищейку.
– С чего вы это взяли? Она действительно так выглядела?
– Нет, но ведь и вы не похожи на частного сыщика.
– И вы представления не имеете, кто она такая?
– Нет. Нас ей не представили. Насколько я помню, никто вообще не сказал ни слова. Сэр Роналд надел масочку убитого горем отца. Знаете, из серии: король оплакивает смерть наследника престола.
– А мисс Лиминг?
– Ей была очень к лицу черная вуаль.
– А мне показалось, что она в самом деле глубоко страдала, – сказала Софи.
– Откуда ты можешь знать? И вообще, что это значит – страдания? И как определить их глубину?
Дейви Стивенс легко перекатился на живот и сказал:
– Я тоже заметил, что мисс Лиминг было очень худо. Между прочим, фамилия старушки – Пилбим, по крайней мере так был подписан венок.
Софи усмехнулась:
– Этот жуткий крест из живых роз? Я могла бы догадаться, что он от нее. А почему ты так уверен?
– Потому что я посмотрел, солнышко мое. Парни из крематория сняли венок с гроба и прислонили к стене, и у меня было время взглянуть на прикрепленную к нему карточку. Там было написано: «С искренними соболезнованиями от нянюшки Пилбим».
– Да-да! Теперь я вспомнила, – сказала Софи. – Бедная няня, этот венок стоил ей, вероятно, целого состояния.
– Марк когда-нибудь говорил вам о няне Пилбим? – спросила Корделия.
Они быстро переглянулись. Изабел помотала головой, а Софи сказала:
– Мне – нет.
– Нет, он о ней никогда не упоминал, – сказал Хьюго Тиллинг, – но как мне кажется, я видел ее однажды еще до похорон. Недель шесть назад она пришла к нам в колледж и хотела видеть Марка. У него как раз был день рождения – двадцать один год. Я тогда случайно оказался в приемной у инспектора, и он спросил, у себя ли Марк. Она поднялась к нему в комнату и пробыла там около часа. Я видел, Как она уходила, но ни тогда, ни потом Марк не упоминал о ней в разговорах со мной.
А вскоре после этого, отметила про себя Корделия, он ушел из университета. Связаны ли эти два события между собой? Ниточка тонкая, но нужно проследить, куда она тянется.
Из чистого любопытства, которое даже ей самой показалось неуместным, она спросила:
– А другие цветы были? Ответила за всех Софи:
– Простой букет садовых цветов без всякой карточки. От мисс Лиминг, я думаю. На сэра Роналда это мало похоже.
– Вы были дружны с Марком. Расскажите мне о нем, – попросила Корделия.
Они снова переглянулись, как будто решая, кому говорить. Смущение их было очевидным. Софи Тиллинг обрывала травинки и скатывала их пальцами. Не поднимая взгляда, она сказала:
– Марк был очень замкнутым человеком. Я не уверена, что мы действительно хорошо знали его. Он был мягкий, чувствительный, очень сдержанный и без всяких претензий. Интеллигентный, сообразительный, но не умный. И очень добрый. Он всегда хорошо относился к людям, но никому не навязывался. О себе он был не очень-то высокого мнения, но, кажется, это его не огорчало. Вот и все, по-моему, больше мне сказать о нем нечего.
Внезапно заговорила Изабел, но так тихо, что Корделия с трудом разобрала ее слова:
– Он был очень милый…
Ее перебил изменившийся от злости голос Хьюго:
– Да, он был милый, а теперь он умер. Все! Больше нам нечего сказать о Марке Кэллендере. Никто из нас его не видел с тех пор, как он бросил учебу. Перед тем как уйти, он с нами не проконсультировался и не просил у нас совета, как лучше покончить с собой. Моя сестра совершенно права, он был замкнут в себе. И я от души советую вам не тревожить его прах.
– Послушайте, – ответила ему Корделия, – но вы же сами пришли к следователю, а потом на похороны. Если вы порвали с ним все связи и его судьба вас больше не волновала, к чему было беспокоиться?
– Софи пришла, потому что была когда-то к нему привязана. Дейви пришел за нею вслед. Я отправился туда из любопытства и чтобы отдать последний долг человеку, которого я знал. Пусть мой цинизм не вводит вас в заблуждение – сердце у меня все-таки есть.
Но Корделия настойчиво продолжала:
– Кто-то побывал у него в коттедже в тот вечер, когда он умер. Кто-то пил с ним кофе. И я собираюсь установить, кто это был.