Невысокий швейцар конечно же запомнил меня с прошлого вечера, но решил перестраховаться. Несмотря на то что на его столе лежала газета, открытая как раз на моей фотографии, он посмотрел на меня будто в первый раз и сказал, что мисс Смит меня ждет.
Я поднялся на ее этаж. Она действительно ждала. Увидев тень волнения на ее лице, я невольно усмехнулся. И вдруг она бросилась ко мне в объятия и неистово стала целовать меня, прижимаясь ко мне всем телом, в котором, казалось, только сейчас проснулась дремавшая дотоле жизнь. Слезы текли ручьями по ее щекам, и когда она отняла свои тубы от моих, то продолжала с полуоткрытым ртом всхлипывать у меня на плече.
— Тише, крошка, — сказал я, немного отстраняя ее, чтобы заглянуть ей в лицо, но она тут же снова повисла на мне.
— Сумасшедший гангстер, совершенно сумасшедший гангстер, — тихо повторяла она снова и снова.
Я вытер слезы с ее щек, легко поцеловал, взял за руку и повел в квартиру. Она все еще тихо всхлипывала и не могла спокойно разговаривать.
— Я что-то не привык к таким теплым встречам, — заметил я.
Она выдавила из себя улыбку, но через минуту уже улыбалась по-настоящему.
— Сумасшедший Ирландец. Ведь ты в каждой газете, в каждой передаче радио и телевидения. Райен... но ты сам... ты не мог... я не знаю, как сказать...
— Плохо дело, да?
— Но почему, Райен? Почему именно ты?
— А почему тебя это так волнует, крошка?
Сначала она ничего не сказала. Она нахмурила брови, забрала у меня свою руку.
— Вообще-то обычно я ничего подобного не делаю. Я ведь знаю. Мне приходилось и жизни сталкиваться... с разными ситуациями. Но такого не было ни разу. И теперь я впервые узнала, как это бывает, когда волнуешься за того, кто... относится к тебе совсем не так. С другими это случалось. Никогда не думала, что это случится со мной. — Тут она подняла голову, улыбнулась и уже спокойно добавила: — Да к тому же еще и гангстер. Никогда не была влюблена в гангстера.
— Ты с ума сошла.
— Знаю, — сказала она.
— Ты классная девочка. Со мной ведь не соскучишься. Много острых ощущений, не меньше, чем в карточной игре. Но, киска... я ведь совсем не похож на тех, в кого влюбляются такие, как ты. Ты же умница.
— Послушай, Ирландец... ты ведь, наверное, всегда мог иметь любую женщину, какую захочешь, правда?
Я искоса бросил на нее взгляд:
— Если она шалава, то конечно.
— Тогда представь себе, что я шалава. Или я должна сказать “пожалуйста”?
— Крошка, ты совсем с ума сошла.
— Знаю, Ирландец. И все же.
— Но ты же понимаешь, что меня в любой момент могут пришить. А ты понимаешь, что это значит? Если ты со мной свяжешься, то и тебе несдобровать. Это точно. Ты ведь сама сказала, что ни разу не была влюблена в гангстера. Представь себе, что ты меняешь три карты, и у тебя — флеш-рояль. Это просто потрясающе, если ставки высоки, а если у других — лишь пары и тризы, то все твои волнения — зря. Это лишь видимость удачи. А толку никакого... Черт возьми, да ты совершенно сошла с ума.
Этот монолог мне нелегко дался, и я снова почувствовал шрам на спине. Но я должен был ей это сказать. Она должна знать, на что идет.
Но в ее глазах я прочел решимость. Пока я говорил, она все обдумала.
— Так можно я буду сумасшедшей шалавой, Ирландец? — спросила она.
— Киска...
— И ты совершенно не обязан любить меня в ответ, — сказала она.
Я не мог больше сопротивляться. Я долго боролся, но сил моих больше не было.
— Плохо твое дело, крошка. Понимаешь, я ведь тоже...
И снова она у меня в объятиях, сначала мягкая, но вот уже жадная и требовательная. И пальцы ее, как мягкие кошачьи лапки, искали, искали и наконец нашли. Когда я тронул ее, казалось, она тает от желания, и я чувствовал лишь теплоту и легкое головокружение от неизбежного. Я лег, и время остановилось, была лишь она, она и какие-то пустяки, которые она шептала мне в ухо.
Утром нас обоих разбудил мягкий свет, мы встали и почти не разговаривали между собой, только улыбались. Слова были не нужны. Я смотрел, как она принимала душ и одевалась. И вся ее — и нагая, и прикрытая одеждой — красота принадлежала мне, и никто этого не отнимет.
Когда прошла сонливая нега утра, я снова вспомнил, насколько это все безрассудно, и снова ощутил отвратительный привкус от всего, что со мной произошло.
Я быстро оделся и пошел за ней в кухню. Кармен уже сварила кофе и, протягивая мне чашку, поняла, что что-то случилось. Она не стала спрашивать, ждала, пока я сам заговорю.