На сегодняшний день потребность в оружии для нас не уменьшилась, а напротив — возросла многократно.
Кто-то может упрекнуть меня в том, что еще вчера я призывал к дружбе с ними, а сегодня — развернулся на сто восемьдесят градусов. Все правильно, но ведь никто даже не попытался достигнуть взаимопонимания. Вероятно, ничего бы не вышло, теперь я в этом убежден, но, без сомнения, то, что я когда-то пытался предотвратить, нарастало и требует немедленного разрешения. Два Разума ненавидят друг друга. Жизнь во всех ее формах — борьба, и Разум — самое мощное оружие в этой борьбе. Разум — абсолют, а двух абсолютов быть не может.
Ход событий показал, что моя прежняя точка зрения оказалась печально антропоморфична. И я заявляю: как только мы отыщем контроружие, мы должны, обязаны напасть и стереть их с лица Земли. Сейчас нам дарована Провидением небольшая передышка, но они вернутся, непременно вернутся, ими движет то, что движет и нами: убить или умереть. И когда они вернутся, не дай бог, они будут лучше вооружены…
Это — не победа. Я повторяю, это — не победа…»
Наутро я встретил Пэнделла из отдела связи. Он посмотрел на меня печальным взором.
— Мы пытались, — стал оправдываться я. — Мы сделали, что могли, но на него снизошло вдохновение.
— Увидишь его, передай все, что я о нем думаю, — попросил Пэнделл. — Дело не в том, что он не прав: я просто не знаю другого человека с таким поразительным даром портить людям праздник. Если вдруг случится, что он снова появится в нашей программе — приемники выключат тысячи слушателей. Дай ему дружеский совет — в следующий раз обратиться на Би-Би-Си.
Так получилось, что мы встретили Бокера в тот же день. Он, естественно, поспешил услышать отклики на свое выступление. Я, по возможности щадя его самолюбие, рассказал, что мне было известно.
— Примерно то же — во всех газетах, — вздохнул он. — И за что я осужден навечно жить в демократической стране, где дурак равен разумному человеку? Если бы та энергия, что идет на околпачивание простаков в погоне за их голосами, была направлена на полезную деятельность — вот была бы нация! А так — что?! По меньшей мере три газеты ратуют за «сокращение миллионов, выброшенных на исследования», и это для того, чтобы каждый смог купить в неделю лишнюю пачку сигарет! А значит, возрастет стоимость перевозок табака, следовательно, поднимутся налоги и так далее. А суда тем временем ржавеют в портах. Какая бессмыслица!
— Но мы же выиграли сражение, — возразила Филлис.
— Стало хорошей традицией, — съязвил Бокер, — сначала получать тумаки, а уж потом выигрывать войну.
— Ну и что?! — воскликнула Филлис. — Мы проиграли на море, но в конце концов…
Бокер застонал и закатил глаза.
— Ну и логика!..
Тут вмешался я.
— Вы считаете, что они намного превосходят нас, не так ли?
— Не знаю, что и ответить, — нахмурился он. — Скорее, они мыслят иначе. А если так, нельзя проводить никаких аналогий, любая попытка сравнения только собьет с толку.
— И вы действительно считаете, что война не кончена? — спросила Филлис. — Это не желание помочь задыхающемуся судоходству?
— Вам так показалось?
— Нет, но…
— Да, я имел в виду и это. Выбора нет: либо — мы, либо — нас. И если в ближайшее время…
Фаза третья
Я сидел на корме и осторожно правил обернутым войлоком веслом. Вдруг что-то зашуршало о борт, и лодка забилась, наткнувшись на упругое препятствие.
Я напряженно вглядывался в темноту, пытаясь разобрать, на что мы напоролись; вряд ли это мог быть берег.
— Что это? — прошептал я.
Филлис привстала, резко качнув нашу маленькую лодочку.
— Сеть, огромная сеть, — отозвалась она.
— Попробуй ее поднять.
Лодка накренилась, грозя опрокинуться.
— Нет, слишком тяжелая.
Такой задержки я не предвидел.
Пару часов назад, изучая с церковной крыши дальнейший путь, я приметил на северо-западе узкий проход между двумя холмами и подумал, что если удастся благополучно миновать этот перешеек, то дальше можно будет плыть в относительной безопасности. Мы дождались прилива и под прикрытием ночи пустились в дорогу. Устроившись на корме, я потихоньку правил веслом, позволяя течению бесшумно нести нас в направлении канала. И вот теперь, этот невод…
Я развернул лодку и веслом нащупал сеть. «Не менее полудюйма», — прикинул я толщину веревки, вытаскивая из кармана складной нож.