Ее выдал звякнувший кувшин. Юноша обернулся во всей своей мужской красе, и Мейглин увидела его лицо. Девушка вскрикнула: она узнала это лицо. Тогда, во сне, показавшем ей и тяжелую судьбу юноши.
— Откажись от задуманного! — вырвалось у нее. — — Почему ты меня увидела? — с упреком спросил он, изумившись не меньше, чем она. — Ты не должна была меня увидеть. Содружество семи наложило на меня защитные чары.
— Пожалуй, такое не увидишь! — с непривычной для себя язвительностью сказала Мейглин. — И ты вовсе не конюх, можешь не притворяться.
— Так ты знаешь, кто я? — удивился юноша.
Он искоса глянул на одежду, что волочил по земле, но гордость не позволила ему скрыться в ближайших кустах.
— Чары Содружества скрывают меня от людских глаз. Либо у тебя есть оберег, либо ты сама сведуща в магии.
— Нет у меня никакого оберега.
У Мейглин словно отшибло всякий здравый смысл, а заодно и стыд, ибо она по-прежнему во все глаза смотрела на юношу. Она вспомнила: тогда, во сне, в его синих глазах плясали такие же дерзкие искорки. Луна придавала им серебристый оттенок.
— Откажись от задуманного, — повторила Мейглин. — Прошу тебя, откажись. Твоя жертва окажется напрасной.
Внимательный взгляд юноши стал жестким, словно он вдруг увидел истинную сущность Мейглин. Он шагнул к ней. Штаны и рубаха выпали у него из рук. Мейглин и юношу разделяла лишь ширина подноса.
— Если ты обладаешь пророческим даром и сумела узнать, кто я, тогда ты должна понять, почему я должен это исполнить.
Мейглин покачала головой.
— Я ничего не знаю, кроме одного, — быстро проговорила она. — На дороге, которую ты избрал, тебя ждет гибель.
Юноша глядел на нее, терзаемый душевной мукой.
— Я не могу отправиться в изгнание, ожидающее меня по другую сторону Западных ворот! Я знаю: остальные наследные принцы послушно подчинились велению Содружества. Маги непреклонны в своем намерении спасти королевские династии от исчезновения. Но я не для того родился, чтобы бросать землю, на которой вырос. Достоин ли я называться правителем, если в трудное время оставлю родину и предам свое наследие? Я не собираюсь отправляться в изгнание. Мое место — здесь! Я поклялся защищать свою землю и не нарушу этой клятвы, хотя всем кажется, что окончательная победа Деш-тира совсем близка.
— Откажись от задуманного, — взмолилась Мейглин, сознавая особую силу слов, произнесенных трижды.
Их обоих роднила упрямая надежда: Мейглин рассчитывала, что убедит его отказаться от опасного замысла, а юноша не менее упрямо надеялся его исполнить. После третьего отказа Мейглин поняла, что дальнейшие уговоры бесполезны.
Она выронила поднос. Тот упал; миска с едой и кувшин разбились вдребезги у самых ног Мейглин. Она не успела ни нагнуться, ни вскрикнуть, как оказалась в объятиях юноши.
— Ты поранишься, — нежно прошептал он, огорченный случившимся.
Мейглин приготовилась было ответить ему какой-нибудь колкостью. Но его заботливость отличалась от пустого ухаживания. Вместо резких слов Мейглин вдруг почувствовала, что ее губы откликаются на его поцелуй. Юноша запустил пальцы в ее густые волосы. Он желал ее, а полная луна ярко освещала их сомкнувшиеся тела и словно произносила связующее заклинание. У юноши была шелковистая гладкая кожа и неистовая сила молодого оленя. Зов плоти, исходивший от него (о чем, вероятно, он сам даже не догадывался), лишил Мейглин малейшей возможности отказать ему. Магия его объятия пробудила дремавшую в ней страсть женщины.
Юноша первым пришел в себя. Он отпрянул и неуклюже попытался извиниться.
— Прости меня. Ты такая красивая, что моя бычья натура рванулась напролом, позабыв всякие приличия. Не расстраивайся из-за разбитой посуды. Я сумею спрятать черепки. Иди в дом и забудь меня.
Мейглин взглянула в его ясные, освещенные луной глаза. Происходящее казалось ей сном. Прежде чем юноша успел выпустить ее из своих рук и отойти, Мейглин ощутила студеный ветер будущего. Благоразумие, стыд, страх — все это стало для нее пустым звуком.
— Я не уйду. Мне нечего делать в доме. Посмотри, как прекрасны луна и звезды. Эта ночь принадлежит нам, и никакой Деш-тир не отнимет ее у нас.
Теперь призыв исходил от Мейглин. Она ласкала его обнаженное тело, пока не ощутила, как желание заглушило в нем доводы рассудка.
Теплые пески Санпашира стали ложем их бурной ночи любви. Они лежали, не размыкая объятий, не видя и не слыша ничего, кроме друг друга. Вряд ли они слышали пение у священного колодца, где женщины пустынного племени праздновали наступление полнолуния и чествовали свою богиню.