Чуть погодя мастер снова поднялся на кровлю, думал спросить сыновей, о чем это они толковали, но по тому, как Якуб отскочил от Ондро и как тот углубился в работу, понял, что правды ему не дознаться.
Случилось самое худшее. И кругом виноват был инженер Лацика. Однажды пришел он к мастеру и сказал: — Гульдан, у меня для тебя работа.
— А где? Близко?
— Близко. За Трнавой.
— Где за Трнавой? Может, в Нитре? В Нитру или во Фраштак я не пойду.
— Не бойся. Работа что надо. Школу будем строить.
Деревня — карту снова в сторону! — называлась Плавеч. Ехали туда сперва поездом, потом еще изрядно топали пешком.
Имро уже дорогой скис — Тата, — говорил он отцу, — зачем туда тащиться? Неужто дома работы мало?
— Ладно, Имришко. Коль подрядились, как-нибудь выдюжим.
Хорошее было село. Хорошие дворы и дома, в садах много цветов и зелени. Перед каждым домом — липа или орех. Других деревьев, пожалуй, и не было. От двора можно было сбегать в загуменье, где у каждого вдосталь водилось овощей и бобовых, особенно если учесть, что кое-кто захаживал и на соседское. В загуменье встречалась слива, там-сям абрикос или яблоня, но нам ли дело сейчас до деревьев?!
Посреди села корчма — чисто хоромина, такой, поди, ни в Братиславе, ни в Трнаве не устыдишься.
А школа, что и говорить, обхохочешься, держите меня, не то упаду! Детишки, правда, были понятливые, уж так рвались к знаниям, как только дети и могут к знаниям тянуться и рваться.
Да, о чем это я?! Так вот, как-то раз, думается незадолго до четырнадцатого марта[6], учитель разучивал в классе хоровую декламацию, и вдруг школу начало распирать. Черт возьми, что происходит? Откуда-то сюда дует! «Боже милостливый, — учитель в панике, — школа-то вот-вот рухнет! Дети, живо отсюда!»
Так ничего и не разучили. Четырнадцатое марта, пошло псу под хвост. Деревенские попрекали учителя. Учитель обозлился, ну совсем остервенел, и под конец поднял на ноги всю деревню. Жители пошептались да и послали в район депутацию с заявлением, что им-де нужна новая школа. В районе все завздыхали, заохали. Какое-то время — неделю, а то и месяц — звонили куда только можно, даже в министерство, но там телефон оказался неисправным. Кто-то сходил туда, устроил скандал. «Не валите на телефон! Вам что, для такого важного дела телефон требуется?! Такие дела улаживаются без телефона». Началась волокита. Тянулась долго. Наконец одна умная голова решила: «Дадим им денег, не то они с ума нас сведут. Пускай строят новую школу. По крайней мере будет спокойно!»
Начали строить. Работа шла как по маслу. Каменщиков и плотников только что на руках не носили. Якуб сказал братьям:
— Мне бы тут какую деваху найти.
И нашел. Целых двух. Одну уступил Ондрею. Девчата были стыдливые, а может, чуть притворялись.
Погуляли, погуляли, а смерилось, Якуб и спросил: — Девчата! Как вам нравится новая школа?
— Какая там новая? Ведь она еще не готова.
Ондро почти что обиделся:
— Ну и что? Разве мало там всего понастроено?
Якуб предложил: — Давайте сходим посмотрим, по крайней мере увидите, что там да как.
Направились к новой школе.
— Темно уже, — сказала та, что была постыдливей. — Зачем нам туда? Все равно ничего не увидим.
— Юлка, никак ты боишься? — спросила ее подружка, Марта.
— Чего ей бояться? Тут у меня спички. — Якуб загремел спичечным коробком и потянул свою девчонку дальше, объясняя: — Вот кирпичи, там песок, а это цемент, а вон там белое — известка. Осторожно, леса! — Он сжал ее локоть. — Ондро, спички есть?
— Угу.
Якуб не переставая молол: — Ну и вечер нынче, чуете, какой воздух? Ох и потеха была вчера: кто-то вылил раствор, наш Ондро поскользнулся да чуть было не свалился с лесов. Ондро, так оно?
— Угу.
— Только бы мне не упасть, — испугалась Юлка, хотя Ондро ее поддерживал.
— Скажи: не приведи, господи, нам упасть! — посоветовал Ондро. — И отчего это все женщины боятся лесов?
— Как здесь хорошо! — раздалось над ними.
— Марта, ты где? — В Юлке рос страх. — Зачем вы поднялись так высоко?
— Не кричи, Юлка! Чего боишься? Гляди, Кубко, вон там за Трнавой что-то блестит.
— Ага. Вижу. Ондро, ступай в учительскую! А мы пока в кабинет заглянем.
— Не приведи, господи, нам упасть! — раздалось внизу.
Якуб с Мартой вошли в помещение, заваленное досками и бревнами, может, там и правда предполагался в будущем географический или природоведческий кабинет, но пока над головами белели только балки недостроенной крыши. К запаху известки примешивался запах смолы. Якуб… Но лучше оставим их в покое! Они для того и пошли в кабинет, чтобы им никто не мешал.
Ондрею не повезло. Он завел Юлку в один из классов, потом и в директорский кабинет, где они споткнулись о какое-то ведро. Он то и дело пытался обнять ее, но всякий раз она вырывалась. В учительскую Юлка не хотела даже и заглянуть, хотя это было почти готовое помещение. Не помогло и мягкое «ль», которое Ондрею, привыкшему к очень твердому выговору, прилипло к небу.
— Учитель-ль-ская!
— Пойдем отсюда! Я что-то боюсь. Мне здесь не очень нравится, — протянула Юлка на своем твердом трнавском наречии. (Мягкость к «с» и «н» автор добавил из уважения к дорогому читателю.)
Они ушли со стройки. У Юлки улучшилось настроение. Каждую минуту она повторяла фразу, которую подхватила от Ондрея и которую обычно произносят жестянщики, плотники, кровельщики, а может, и другие ремесленники, когда им приходится восходить на какое-нибудь высокое здание: — Не приведи, господи, нам упасть!
Когда на другой день братья вышли из дощатой хибарки, где ночевали, на небе уже светило солнышко, и они улыбались друг другу, смеялись, зевали, обменивались впечатлениями. У Якуба они были чуть богаче.
Неподалеку оказался и Имрих. Он стоял у бочки с водой и умывался.
Якуб спросил его: — Как дела, бука? Как спалось? Ну, было что-нибудь, да?
Имро повернул к ним мокрое лицо и весело засмеялся: — А чего должно было быть? Было, конечно. Мы с татой маленько выпили.
Когда он потом прошел мимо братьев, пахнуло от него свежим холодком, и водяные капли заблестели в утреннем солнце. Он направился в дом обтереться.
Имро был знаком с одной девушкой. Старое было знакомство. Девушка жила в Околичном. Звали ее Вильма. Было ей всего восемнадцать. Имро, надо признать, до сих пор по отношению к ней не позволял себе ничего лишнего. Уж и тому был рад, что может с ней время от времени встретиться. Вильма была стройная, черноволосая, на лице веснушки, но веснушки так щедро усеивали его, что сливались в один сплошной слой, трудно отличимый от смуглой кожи, и, пожалуй, даже красили Вильму. Она и зимой казалась всем загорелой. Голос был звонкий, но мягкий, словно бы смуглость лица перешла и на голос и, чуть окрасив его, приглушила. Одним голосом она могла легко покорить человека, покорила и Имро, но слишком сблизиться с ним не хотела. Имро из-за этого немножко досадовал, но ни с кем о том не делился. Вильму любил — так зачем же говорить братьям? Тем более братьям она, может, и не понравилась бы. Он и словом ни разу о ней не обмолвился; ему доставляло радость, что он может молчать о том, о чем охотней всего кричал бы.
— Сдается мне, что он чересчур порядочный, — сказал о нем Якуб. — Надо бы нам его образумить маленько.
— А плевать на него, — сказал Ондро. — Больно на тату надеется. И вообще-то… Сегодня никуда не пойду. С вечера сразу и лягу.
Но вечером они снова вышли на улицу. Имро тоже с ними пошел, но предупредил их заранее, что хочет лишь немного пройтись. Знал, что братья должны встретиться с девушками, зачем же ему быть пятым колесом в телеге?
— Хочешь, — сказал Ондро, — я тебе эту свою малявку уступлю?
— Оставь ее себе! Я лучше пойду пива выпью.
Вскоре он от них откололся.
Якуб крикнул ему вдогонку: — Боишься в пекло угодить!
Девушки явились в хорошем настроении. Особенно Юлка была весела. Развеселила и угрюмого Ондрея. По любому поводу давились от смеха. Их, наверно, за версту было слышно. На другой день даже Имро сказал братьям: — Ну и гоготали вы там вчера.
А чтобы уж вволю насмеяться, иногда и Марта вставляла словечко, и это тоже было впопад.
6
14 марта 1939 г. сепаратисты — «людаки» — при поддержке Гитлера провозгласили так называемое «самостоятельное Словацкое государство». В тот же день войска фашистской Германии пересекли границу Чехословакии и оккупировали Чехию и Моравию.