Впрочем, не только земляки.
Всемирный Совет Мира и ЮНЕСКО включили день рождения великого художника в знаменательные даты 1973 года.
Итак, мы спешим на родину Швабинского, на его юбилейную выставку.
Кромержиж…
Утро. Тишина. Прохладная лазурь осеннего высокого неба. Косые лучи бледного солнца заставляют согласно петь чистые краски древнего города.
Внезапно тишину и безмятежность разбудил хрустальный звон курантов. Заговорила старинная башня ратуши, и ровно через мгновение на этот мелодичный зов ответил старый замок. Но это был лишь миг.
Еще не прозвучал последний, девятый, удар часов, как это состояние благости взорвали грохот и треск мотоциклов.
Молодые парни в желтых и оранжевых шлемах, подобно розовым и фиолетовым диковинным осам (так тонко были перехвачены у них талии), низко пригнувшись к рулям своих машин, носились по мостовой, оглушая всех и вся.
Это наваждение длилось минуту.
Пестрый мираж исчез так же быстро, как появился.
Остался только запах угара.
И снова тишина покорила площадь.
Ветер донес издалека звуки музыки. Оркестр играл Гайдна.
По вековой брусчатке прошли девушки в туфлях на платформах. Цокот их шагов разнесло эхо.
И снова пробили куранты…
Осенний свежий ветер колышет чехословацкие и советские флаги. Страна отмечает годовщину Словацкого восстания. Над ажурным, резным флюгером старой ратуши блеснула серебряная птица. «ИЛ-64» прокладывал новую трассу…
Век контрастов, век двадцатый…
Старый квартал. Улочка, узкая, как коридор. Тесно прижавшись друг к другу, стоят домики-шкатулки. Резные, расписные …
Из темного, почти черного квадрата окна двухэтажного особнячка выглядывает, как из рамы старинного холста, красавица в сиреневом парике, эдакая Коппелия XX века.
Загадочная.
С перламутровой улыбкой на бледно-восковом лице.
В лиловом платье. Ее тонкая рука в белой перчатке держит желтый цветок.
Рядом с этим домиком-шкатулкой, совсем в двух шагах, скромное здание в четыре окна. На нем мемориальная доска с барельефом Швабинского.
В этом двухэтажном домике родился мастер.
Центральная площадь Кромержижа. Около здания выставки на стоянке — добрая дюжина туристских автобусов, много машин. У входа людно. Молодежь, старики, дети, целые семьи пришли на встречу с прекрасным.
Открывает экспозицию скульптурный портрет Швабинского, исполненный его большим, верным другом — скульптором Яном Штурсой.
Просторные, светлые залы… Картины, эстампы, рисунки… На втором этаже монументальные работы — панно, эскизы росписей. Картоны для витражей и мозаик…
Могучее дарование Швабинского раскрылось во всю мощь на этой выставке. Должен признаться, что мне довелось видеть лишь одну экспозицию работ мастера в Москве, в Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Это было великолепное собрание офортов, литографий, рисунков…
Помню, каким успехом пользовался у москвичей портрет Юлиуса Фучика.
Но то, что я увидел в Кромержиже, превзошло все ожидания. Предо мною во всем великолепии предстал бесконечно добрый и сильный мастер, любивший свой народ и свою страну.
Швабинский — прирожденный реалист. Если в самых ранних его живописных композициях чувствуется некое влияние прерафаэлитов, то с годами могучее реалистическое дарование побеждает это воздействие и вовсе высвобождается изначальное, простое, ясное и необычайно крепкое и здоровое видение мира.
Поражает у художника его виртуозное владение рисунком буквально с самых первых листов, выполненных пером либо углем. Восхищает блистательное чувство формы, силуэта.
Но что особенно удивляет в его манере рисовать — это поистине рембрандтовская маэстрия во владении магией светотени, то поистине колдовское качество, которое заставляет жить каждый штрих, каждый объем изображения.
Экспозицию первого зала открывает большое полотно.
«Бедный край» … Ветер… Холодный осенний ветер гнет к земле молодые березы. Гонит по огромному пустынному небу стаи облаков. Гуляет по склонам крутогорбых холмов. Шуршит в выжженной траве… Бугор. Синий вереск.
Молодая женщина. Такая же одинокая, как березка.
Стройная. Печальная. Одетая в скромное темное платье…
Она устала.
Ее босые ноги долго бродили по этой неласковой, скудной земле. Женщина выбилась из сил. Жизнь ее тяжкая, непосильная. Беспросветная…
Широко раскрыты грустные глаза. Беспомощно разведены руки. Что делать? Как жить? Она силится что-то сказать нам… Что? О том, что ее молодость нелегка, что судьба уже измотала ее. Что она изнемогла. О том, что земля ее края сурова и трудно, очень трудно родит. Что много, очень много сил требует она от крестьянина… Труда и пота…
Портрет Манеса.
Ветер поет грустную и протяжную песню Верховины.
Известно, что позировала для этого холста художнику Эла, его будущая жена. Известно, как нелегко было служить моделью взыскательному живописцу, сколько сил потратил Швабинский, создавая свой шедевр…
Достаточно поглядеть на подготовительные этюды, написанные мастером в окрестностях Козлова, где он жил летом, чтобы понять, сколько труда, таланта вложено в это полотно, написанное в 1900 году…
Эла…
Она глядит на нас с десятков холстов Швабинского. Молодой художник не скрывает своих чувств. Он влюблен в свою юную супругу и от всего сердца радуется охватившему его ощущению полного счастья…
И этот простодушный восторг передается зрителю, и мы любуемся молодой женщиной, то задумчивой, то веселой и задорной …
С годами первый порыв охладел. Все чаще мастер пишет большие семейные группы, где появляются новые персонажи. Словом, время накладывает свой неумолимый след на отношения супругов.
Швабинскому минуло сорок лет. Его талант достиг полного расцвета. Он работал как одержимый… Из-под его кисти, пера, резца выходили десятки новых творений…
Его слава росла.
Казалось, судьба мастера была безоблачна. Жизнь сложилась удачно, душа должна быть спокойна.
Однако все было не так… Мы не знаем, когда пролегла первая трещина в отношениях Элы и художника, но год от года холод и равнодушие овладевали бездетным домом Швабинских…
Вот полотно с простым названием «Ателье», или «Мастерская художника», которое отражает назревавшую драму в семье живописца…
«Мастерская художника». 1916 год. Название полотна ничего, кажется, не говорит. В центре композиции сам художник наносит на холст первые штрихи углем. Позирует модель в странном серо-голубом хитоне, в руках у женщины красные тюльпаны. На голове венок из желтых кувшинок… Желтый и красный — цвета-символы.
Мастерская художника.
Нет ли и здесь скрытой символики?
Обратимся к остальным персонажам холста. В самой середине картины в нарядном белом кружевном платье томно расположилась в кресле супруга художника Эла.
Она с вымученной светской улыбкой-г{5имасой обращается к молодой женщине, стоящей к нам спиной.
Это Анна Верихова, супруга Рудольфа Вериха, который находится на картине рядом с мастером в черной строгой паре. Анна молчит. Она задумалась. Ее раздумье не напрасно …
Ведь Швабинский безумно влюблен в Анну. Эла не может не догадываться об охватившей мужа страсти. И, как всегда бывает в жизни, ничего пока не знает муж Анны — Рудольф.
Слышно, как шуршит уголь по шероховатому холсту, как шелестит тяжелое шелковое платье Анны и как баззаботно смеется ничего не подозревающая маленькая Сюзанна — дочь Анны…
Сюзанна тесно прижалась к тете Эле, схватила ее холодную руку и о чем-то спрашивает маму.
Прелестная Анна потупилась и молчит…
Только нервные пальцы перебирают густые пряди тяжелой русой косы. Тишина царит в ателье… Но слышно биение сердец живых людей, любящих и страдающих…
Все в этом полотне насыщено предгрозовой атмосферой житейской драмы. И чем больше вглядываешься в холст, тем сильнее, глубже постигаешь остроту психологической завязки картины, мастерство реалистического письма…