Живописная поверхность холстов Рембрандта неповторима. Там, где свет, — его картины нагружены до отказа, зато в тенях — тончайшие лессировки. Эта разнообразность фактуры придает неповторимую свежесть его живописи, объемность. Рембрандт писал красками особой плотности — густым красочным тестом, которое он наносил то кистью, то мастихином, то просто пальцами. Писал на лаке особой консистенции, напоминающем густой мед.
Посмотрите внимательно на «Портрет жены брата». Он написан в 1654 году. Лицо и руки будто выложены из тончайшей цветной мозаики. Кисть художника трепетно лепит форму, отмечая самые тонкие нюансы. Но, несмотря на блестяще прописанные даже второстепенные подробности, как превосходно выявлен характер!
По глубине характеристики, колориту и артистичности письма портрет — одна из вершин мирового искусства. Но не только эти достоинства делают живопись Рембрандта единственной и неповторимой. Его творения отличает мерцающий свет, пронизывающий весь холст. Не контур, не сухая моделировка, а свет и только свет — хозяин картины.
Портрет как будто предельно статичен. Полностью отсутствуют эффектность, поза, жест. Однако с какой потрясающей силой ведет немой разговор со зрителем эта старая женщина!
Рембрандт по-своему понимал законченность холста. Он говорил: «Картина закончена, как только художник осуществил в ней свое намерение». Рембрандт всегда остро чувствовал эту сверхзадачу. Хоубракен пишет: «Рембрандт смог замазать прекрасную Клеопатру, лишь бы заставить сильнее блестеть одну-единственную жемчужину».
Портрет Титуса.
Живопись Рембрандта покорила Амстердам, слава художника росла. Он работает без устали. Создает десятки портретов, композиций, сотни рисунков и офортов. Его окружают многочисленные ученики и друзья. Вскоре он женится на Саскии ван Эйленбурх — дочери амстердамского патриция. Небосвод его судьбы очистился, на нем — ни облачка.
Рембрандт верил в волшебную силу своего дарования: он верил в могущество своей кисти и позволял себе нарушать многие каноны чопорного мира амстердамской знати. Этот мир, сегодня славящий его светлый дар, жестоко отомстит ему завтра.
Его «Автопортрет с Саскией на коленях» — отражение упоения жизнью, радостью бытия, пожалуй, самый безмятежный шедевр Рембрандта ван Рейна. Он поднимает тост за удачу и бросает вызов своим недругам.
А недоброжелателей у него хватало. Вот что пишет о нем итальянец Бальдинуччи: «Он был чудаком первого сорта, который всех презирал … занятый работой, он не согласился бы принять самого первого монарха в мире, и тому пришлось бы уйти».
В дополнение ко всем грехам этот «чудак» Рембрандт любил встречаться с простым людом, пренебрегая обществом денежных мешков. Когда один из художников упрекнул его за это, он ответил: «Я ищу не почести, но свободу».
Он тратил огромные деньги на приобретение уникальных творений Рафаэля, Рубенса, он скупал драгоценную утварь, оружие, ткани. Голландские корабли уходили к далеким берегам и привозили из знойных стран сказочные дары. Свои детские мечты Рембрандт превращал в реальность, его дом на Бреестрит был похож на дворец из сказок Шехеразады. При больших заработках он влезал в долги, закладывал картины. Несмотря на головокружительный успех, он не стал модным художником. Все определеннее становится его суровый и правдивый почерк. Все чаще и чаще заказчики остаются недовольны портретами, созданными неумолимой кистью. Все определеннее и глубже намечается трещина между широким, простодушным художником и знатью города. Сын мельника не пришелся по нраву чопорным патрициям, и кризис не замедлил наступить, неумолимый и жестокий. Банда кредиторов знать не хотела гениального художника, она видела в Рембрандте беззащитную жертву. Пощады ждать было неоткуда.
Портрет старика.
«Инвентарь картин, мебели и домашней утвари, принадлежащих Рембрандту ван Рейну, проживающему по ул. Бреестрит близ шлюза св. Антония» — так называлась опись имущества Рембрандта, объявленного несостоятельным должником. Вот один из параграфов этого, по-своему замечательного документа:
«§ 11. В передней мастерской. № 346. Шкуры льва и львицы и два пестрых платья. № 347. Большая картина «Даная». № 348. Выпь с натуры. Рембрандта».
«Даная» под номером 347.
Шедевр мировой живописи оценен неумолимым стряпчим вместе с оловянными баками и старыми стульями. «Даная» — песнь песней Рембрандта, жемчужина Эрмитажа!
Художник не польстил натуре. Вы не найдете в фигуре женщины пропорций Джорджоне или изящества Веласкесовой Венеры. Правдиво, без прикрас написана немолодая женщина. Но так велико очарование живописи, так светозарна Даная в мерцании драгоценных тканей и металлов, освещенная трепетным золотистым сиянием, что забываешь обо всем.
Чем больше смотришь на полотно, тем больше ощущаешь власть волшебства Рембрандта.
Эта картина — одна из самых целомудренных картин мировой живописи.
Правда, находились современники Рембрандта, которые упрекали его, говоря, что он, когда писал обнаженную женщину, «брал моделью не греческую Венеру, но прачку или работницу с торфяных болот и назвал свое чудачество подражанием природе. Все иное остальное казалось ему пустыми прикрасами».
Об уровне вкусов этого критика можно судить по той похвале, которую он источает бывшему ученику Рембрандта Миколосу Маесу, который вовремя бросил учителя, ибо понял, «что дамам больше по вкусу светлые краски, чем коричневый тон».
Можно лишь порадоваться, что, к счастью, купчихи не всегда так всемогущи, чтобы диктовать свои вкусы гениальным художникам, как это подчас случалось в истории…
Ни единый шорох не смущал покоя заснувшего канала. Казалось, ночь онемела. Рембрандт бросил весла и прилег на корму лодки. На него опрокинулась черная чаша неба.
Безмолвие длилось мгновение. Где-то на башне пробили куранты. Полночь. Пора домой. А зачем? Кто тебя ждет в доме на канале Роз? Рембрандт снова взял весла; темные дома обступили канал, мостики во мраке казались невесомыми. В бездонном небе влажной кляксой бродила луна, как бы сталкиваясь с бегущими тучами, задевая за острые крыши домов, за шпили башен. Из темноты выплыл бревенчатый плот, на нем горел маленький очаг, бросая красный след. По мосту прошли иностранцы в высоких шляпах, впереди слуга нес фонарь. Где-то в дом ломился гуляка, нещадно стуча колотушкой в дверь; наконец в ставнях загорелось выпиленное сердечко — зажегся огонь, потом стал слышен звук отодвигаемого засова…
С набережной донесся четкий солдатский шаг, шел ночной дозор. Луна осветила неверным сиянием трепещущие знамена, эмблемы и значки; затем шаги замолкли, и снова тяжелая тишина окутала город.
Навстречу лодке по реке плыл крошечный светлячок. Рембрандт нагнулся и поймал его. Им оказался маленький женский деревянный башмачок. Как оказался он в холодной воде?
Совой прозвал Рембрандта поэт Вондель за нелюдимость и любовь к ночным прогулкам… Судьба жестоко расправилась с художником.
Умерла Саския, он разорился.
Дом, картины, имущество продали с молотка, а сам он с сыном Титусом и доброй Хендрике ютился в «берлоге» на Розенграхт — канале Роз. Этот квартал — царство нищеты.
Рембрандт скупает у старьевщиков бутафорский хлам, узорные тюрбаны, заржавленные мечи, парчу, и наряжает в них близких, а порой самого себя и пишет исторические сюжеты, в которых все с той же невиданной силой мерцают драгоценные сплавы огненных красок и мечта художника о царстве солнца.
Его бросили ученики, променяв суровую судьбу истинного живописца на эфемерную славу модных художников.
Многие живописцы стали отказываться от национальных традиций и подражать иноземному, и притом плохому, а не хорошему. Гладкие, тщательно выписанные портреты, пустые и бездумные, покоряли заказчиков, льстили их тщеславию.
Рембрандт создал в эти годы галерею поразительных портретов. Его мятущаяся душа вызвала из мрака сонм униженных и обездоленных людей и заставила их стать величественными и вечными. На его холстах перед нами встают образы стариков, будто выкованных из бронзы, с лицами пророков, все видевших и принявших полную чашу горя.