И поэтому художники-импрессионисты, поставившие этот вопрос, вынесли на своих плечах всю тяжесть первых ударов, первых боев.
А ведь, казалось бы, что худого помочь людям увидеть мир, окружающий их, во всем многоцветье.
В доме известного парижского издателя Шарпантье, где бывали Доде, Тургенев, Гонкуры, Мопассан, появился новый гость. Он был молчалив и угрюм, но талант живописца возмещал эти недостатки. Его звали Огюст Ренуар.
Вскоре художник пишет портрет хозяйки дома и покоряет всех своим дарованием. У Шарпантье Огюст знакомится с молодой актрисой «Комеди Франсез» мадемуазель Жанной Самари.
«Мне посчастливилось получить заказ, — рассказывает Ренуар, который мне был оплачен по-царски: портрет дамы с двумя девочками за тысячу двести франков. Тогда я нанял на Монмартре дом, окруженный большим садом; там-то я написал «Мулен де ла Галлетт», «Качели» … В этом же саду я сделал несколько портретов мадемуазель Самари. Какая прелестная девушка! Положительно она освещала все вокруг!»
Это была счастливая пора, редкая в жизни Ренуара. Он только что побывал с писателем Доде в Шанрозе, где сорвал розу с могилы Делакруа. Он приехал в Париж впервые в «свой домик» на Монмартре и, полный надежд, писал как одержимый. О качестве этих усилий говорит следующий факт: «Бал в Мулен де ла Галлетт» и «Качели» сегодня украшают Лувр.
«Портрет актрисы Жанны Самари» из собрания нашего Эрмитажа был написан в 1878 году и послан вместе с заказным портретом «Мадам Шарпантье со своими детьми» в Салон 1879 года. Могло случиться, что Эрмитаж не имел бы этого шедевра в своем собрании.
Этюд к портрету актрисы Жанны Самари.
Что же произошло с «Самари»?
— Настоящее чудо, что эта вещь сохранилась! — рассказывает Воллару сам Ренуар. — Накануне вернисажа один из друзей говорит мне:
«Я только что из Салона; какая беда: ваша «Самари» как будто потемнела!»
Бегу. Мою картину не узнать.
Вот что случилось: парень, которому было поручено перенести мою картину, получил от рамочного мастера распоряжение покрыть лаком другую картину, доставленную вместе с моей.
Сам я из осторожности не покрывал лаком свою, так как она была совсем свежа.
Посыльный, подумав, что я сделал это из экономии, решил облагодетельствовать меня остатками своего лака.
Мне пришлось в какие-нибудь полдня переписать всю вещь.
Можете себе представить, какая была горячка!
Другая «Самари» — из московского собрания — один из самых очаровательных женских образов мировой живописи. И все-таки один педант произнес об этом шедевре следующее:
«Должен заявить, что я не понимаю портрета госпожи Самари. Знакомая голова очаровательной модели совершенно теряется на этом грубом розовом фоне. Губы и руки художник вынужден был моделировать синим, чтобы как-то выявить утопающее в общем блеске лицо. Ничто, я полагаю, не может быть более далеким от правды».
Думается, что люди навсегда запомнят имя Жанны Самари, прославленное Ренуаром. Но давно забыто имя Роже Баллю, написавшего эту глубокомысленную рецензию.
Полна событиями история живописи во Франции XIX века. Классицизм, романтизм, реализм и импрессионизм, борясь и побеждая и снова борясь, созидали живую ткань французского и мирового искусства.
А люди? Художники?
Давно уже умерли великие Жерико, Делакруа, Курбе, Мане, Домье. К рубежу века подошли Моне и Ренуар.
Ревматизм приковал Ренуара к месту, он не мог ходить.
Простонав всю ночь, превозмогая боль, он каждый день с новой энергией писал. Потом он смирился со своей болезнью и в последние годы создал немало шедевров. Воллар рассказывает, что Ренуар как-то сказал:
«В конце концов, в общем, я удачлив…»
Один из друзей художника встретил мадам Ренуар у дверей больницы, где должны были в этот день сделать операцию художнику.
- Как Ренуар? — спросил он.
- Операция отложена до завтра. Простите, я очень тороплюсь, муж послал меня за красками… Он хочет писать цветы, которые принесли ему сегодня утром…
И Ренуар, забыв о болезни, лежа в постели, пишет два дня букет, до того момента, когда за ним пришли, чтобы перенести его в операционную.
Воллар вспоминает о тех днях, когда он гостил у семидесятипятилетнего художника. Ренуар поразил его своим усталым и безнадежным видом.
- Мне не хочется больше писать, — сказал художник, закрывая глаза. — Я больше никуда не гожусь.
Он был так плох, так разбит, что Воллар счел нужным оставить его и ушел в сад. Спустя полчаса его позвали. Он застал Ренуара помолодевшим, оживленным перед мольбертом. Он писал цветы.
- Взгляните, — сказал сияющий живописец, — не правда ли, это почти так же блестяще, как какая-нибудь баталия Делакруа? Я уверен, что на этот раз я овладел секретом живописи. Как грустно думать, что каждый шаг вперед есть в то же время и шаг к могиле.
Девизом всей жизни Ренуара было:
«Ни одного дня без работы!» И он свято выполнял этот обет.
Глубокий восьмидесятилетний старик, возимый в коляске, почти неподвижный, он все же ежедневно был на посту, у мольберта. И так каждое утро он долго прилаживал скрюченными, похожими на когти пальцами палитру, кисть и писал, писал вдохновенно, превозмогая боль, забывая все невзгоды.
«Нет выше удовольствия, — говорил он о живописи и добавлял. — Потом — это долг. А когда у человека нет ни долга, ни удовольствия, зачем жить?».
Женские образы в искусстве…
Вглядитесь в профиль Нефертити, и мгновенно перед вами возникнет Древний Египет — страна храмов, пирамид, сфинксов и рабов.
Венера Милосская. Несравненная пластика ее форм — сама Эллада, недосягаемая, вечная.
Прелестные, немного грустные богини Боттичелли, загадочно улыбающиеся мадонны Леонардо, красавицы Тициана — разве это не сам итальянский Ренессанс? Земные, полнокровные вакханки Рубенса, жеманные, изысканные маркизы Ватто — разве не символы барокко и рококо?
Образ женщины — образ времени, страны, народа…
Вереницей проходят века, одни художники приходят на смену другим, ведь они умирают, как все люди, — остаются лишь образы, созданные ими! И чем более велик мастер, тем точнее и обобщающе он отражает свое время.
Ренуар. Он оставил нам воистину вечный, неумирающий образ француженки XIX века. Она глядит на нас с полотен живописца живее живых, не похожая ни на кого девушка из народа: модистка, горничная, молочница, актриса. Словом, Ренуару удалось то, что удается за всю историю мировой живописи сделать немногим: создать образ-символ.
Как удалось ему сделать это? Почему ни Давид, ни Делакруа, ни Энгр, ни даже сам Мане и Дега, превосходя порой Ренуара в рисунке, в живописи, в композиции своих полотен, не оставили такого обобщенного образа, который можно назвать Мадемуазель Франция XIX века?
В чем магическое обаяние стиля Ренуара?
В необычайной трепетной эмоциональности его полотен. В какой-то особой, интимной доверительности разговора живописца со зрителем. В небывалой до него, почти доходящей до призрачности пластичности и иллюзорности игры света и тени на лицах и фигурах его персонажей, и эта вечно живая и изменчивая ткань его картин, которая чарует и притягивает.
И чем больше вы глядите на его холсты, тем все более властно действуют на вас жизнелюбие, ясность, воплощенные в живописи радость художника, его преклонение и восторг перед прекрасным.
Сам Ренуар дает нам ответ на это удивительное состояние зрителя:
— Как чувствуется перед этой картиной вся радость живописи Тициана… Когда я вижу у живописца страстное наслаждение процессом живописи, я заражаюсь сам его радостью. Я положительно прожил вторую жизнь в наслаждении, которым я заражаюсь при виде шедевра!
— Меня восхищает в Веласкесе, что его картины дышат радостью, которую художник ощущал, работая над ними, — рассказывал Ренуар Воллару.
Искусство — радость, отданная людям, но для того, чтобы отдать, надо иметь.
И вот об этом говорит Ренуар, великий и простой своими изумительными творениями, в которых таинственно и неповторимо продолжается жизнь его времени, жизнь его любимого Парижа.