Выбрать главу

Семья в Москве ликовала: их сын — академик!

1815 год. Алексей Венецианов женится на Марфе Афанасьевне Азарьевой и становится небогатым тверским помещиком.

Вскоре, оглядевшись в своих новых владениях и выбрав модель по душе, он пишет «Капитошку»…

Этот этюд масляными красками, оригинал которого утерян, дошел до наших дней в виде гравюры.

Однако он означал замечательное для русского искусства первооткрытие. Художник начинает сюиту картин, во всей полноте и красоте создающих облик крестьянства, доселе никем с такою силой, мастерством и одухотворенностью не воспетый.

Алексей Гаврилович окончательно утвердился в желании бросить службу и целиком отдался любимому делу — живописи. Он покидает столицу и, расставшись с Петербургом, прокладывает новую, неведомую еще стезю в русском искусстве.

Это был подвиг! Ведь нельзя забывать, что сей «демарш» предпринял признанный портретист-академик.

Голова крестьянина.

Итак, весною 1819 года художник, стоящий на пороге сорокалетия, переезжает в глубинку — сельцо Трониху «при реке Ворожбе» и сельцо Сафонково в Вышневолоцком стане той же Тверской губернии.

Этим деревушкам суждено стать «венециановскими местами», они вошли в историю нашего искусства, русской культуры.

Венецианов как бы «сжигает свои корабли».

Он пишет, что для успеха в живописи должен «совершенно оставить все правила и манеры, двенадцатилетним копированием в Эрмитаже приобретенные… ничего не изображать иначе, чем в натуре является, и повиноваться ей одной без примеси манера какого-либо художника, то есть не писать картину a la Rembrandt, a la Rubens, и прочие, но, просто, как бы сказать, a la Natura».

Изображение человека из народа — вот ключ к раскрытию гениально простого и великого искусства Венецианова, совершившего переворот в истории русской живописи.

Отныне не мифологические герои, не античные боги, не светские львы и львицы — дюжинные, рядовые, обычные, неприметные люди стали героями полотен наравне с великими поэтами, художниками, государственными деятелями…

Конечно, Кипренский, Брюллов и другие блестящие портретисты тоже писали «простых» людей, но эти мастера не оставили нам той великолепной галереи образов трудового люда, которые создал Алексей Гаврилович Венецианов, раскрывший прекрасную душу русских крестьян той эпохи.

Художник ошеломил Петербург результатом своих неусыпных трудов, когда он показал свою новую картину «Гумно».

Вот что писал об этом полотне журнал «Отечественные записки»:

«Лучшею из картин Венецианова должно почесться Русское гумно. Какая правда! Какое знание перспективы! Художник взял на себя слишком большую обязанность — соблюсти эффект в трех светах, чего не осмелился и сам Гране».

Заметим, что когда-то изрядно нашумевший холст Гране сух и натуралистически иллюзорен, напоминает архитектурные отмывки… Но не победой над ныне малоизвестным мастером славен холст «Гумно», а изображением панорамы сельской жизни того времени велик этот «живописный манифест» Венецианова.

Кормилица с ребенком.

Ведь герои многофигурной композиции — крепостные, труженики. В этом была новация автора полотна.

Прочтем строки Венецианова, написанные по приезде в Петербург через некоторое время после написания «Гумна»:

«У меня много журавлей в небе летают, а синиц ни в одной клетке… «Гумно» всеми принято очень хорошо, кроме художников».

Это означало, что консерваторы и догматики, поклонники академических канонов грозно выступили против «народности» жанра Венецианова.

Шел 1824 год — преддверие восстания декабристов.

В ту пору реакция еще не раз будет задевать своим черным крылом художника.

Встречаются в мировом искусстве портреты людей вовсе не знаменитых, иногда даже не названных по имени, но так созданные художниками, что по силе обобщения они как бы становятся символами целых народов.

Таковы прекрасные портреты Хендрикье Стоффельс Рембрандта ван Рейна, многие полотна Франса Хальса, «Зеленщица» Жака Луи Давида, «Продавщица креветок» Уильяма Хогарта и многие, многие другие шедевры разных времен…

Венецианов оставил нам не один женский портрет, создав обобщенный образ русской женщины из народа.

«Девушка с бураком». Художник будто шагнул на полтора века вперед и написал портрет нашей современницы.

Чудовищной была недооценка своего соотечественника коллегами по искусству.

Не мудрее были и литераторы: они сумели разглядеть лишь «приятность красок и верность распределения света и тени», что, по существу, сводит изумительное по человечности творчество к голому техницизму, исполнительству.

Лишь Григорович честно назвал причину такого непризнания Венецианова:

«Предубеждение в пользу иностранцев не совсем исчезло. Любовь к искусствам есть, но нет любви к русскому».

Яснее не скажешь…

И все же, невзирая на хулу и плохо скрываемое пренебрежение, Алексей Гаврилович продолжает с энергией необычайной свое святое дело.

Девушка с бураком.

Год от года его талант обретает все большую свежесть, чистоту и ту благородную сдержанность колорита, которая свойственна лишь великим художникам.

«На жатве. Лето». Щедрым живописным наполнением, глубоким раскрытием образа отличается это полотно, посвященное самоотверженному и тяжелому труду русской женщины. К лучшим творениям мирового искусства относится этот холст.

Самые высокие традиции живописи, обладающей редкой по красоте формой, силуэтом, наконец, изысканным, глубоко жизненным колоритом, воплощает эта картина.

Вглядитесь, как величественна мать, присевшая отдохнуть, покормить ребенка.

Она положила серп рядом и устремила взор вдаль, любуясь ясным небом, спелой нивой.

Чеканный силуэт женской фигуры напоминает лучшие образцы венецианской живописи эпохи Джорджоне и Тициана по густоте цвета, горячим сплавленным колерам, по монументальности решения образа.

Удивительный покой властвует в картине. Волнистая, мерная линия холмов сразу задает всему полотну ритм неспешный и своеобычный.

Копны собранного хлеба чередуются с фигурами женщин в поле.

«Художник, — писал Венецианов, — объемлет красоту и научается выражать страсти не органическим чувством зрения, но чувством высшим, духовным..

Вот, пожалуй, наиболее четко изложенное кредо живописца Венецианова.

Ведь, кроме изумительных качеств пластики, в его произведениях прежде всего поражают высочайшая духовная цельность, чистота таланта, сумевшего наделить героев не только пленительными качествами — обаянием, красотой, гармонической формой, но и редкой душевностью, сердечностью…

Крестьяне в картинах Венецианова — люди, обладающие разумом ясным, сердцем добрым и отзывчивым. Они не жестикулируют, им не свойственна поза. Они скорее задумчивы и сосредоточенны. Но в их кажущейся статичности — огромное внутреннее движение.

На жатве. Лето.

«На жатве. Лето» являет собою пример такой скрытой, но великолепно изображенной тихой жизни, разворачивающейся перед нами с какою-то торжественной неспешностью, свойственной просторной русской природе.

Взгляд, остановившись на фигуре первого плана, потом видит неохватную даль среднерусского ландшафта — поле спелой ржи с убранными копнами хлеба…

Бегут по равнине легкие тени от одиноко плывущих в знойном мареве неба белых тучек.

И этот бег, почти неслышный, наполнен дивной музыкой летнего погожего дня.

Мы, словно заколдованные, бродим по этим душистым далям, упоенные тишиной и благостью плодородия, воплощенного в фигуре кормящей матери.

Симфонией добра, чистым ароматом свежести полон этот холст, ничуть не уступающий лучшим полотнам Милле, воспевшего трудную судьбу французских крестьян.

Потрясает замечание Венецианова:

«Колорит — не цветность».

Эти простые и точные по смыслу слова включают всю глубину понимания валера, сложных отношений цвета, тона, света, которое свойственно только самым большим представителям станковой живописи.