Ни сосенки кудрявые, ни ивки близ него.
Хотя здесь вместо сосен растут лавры и вместо хмеля виноград — все мило, прелестно! — но без слов, молчат и даже кажется все вокруг умирающим для тех, кто думает о родине».
Как много стоит за этими бесхитростными словами душевной чистоты и сдержанности!
Юный Брюллов воспитывался в стенах петербургской Академии художеств в дни, когда Россия одержала великие победы. Это была пора подвига и восторга, и молодой художник мечтал прославить Отчизну своими творениями.
Честолюбивым мечтам суждено было сбыться.
Но до великого дня триумфа русского художника в Европе лежали долгие годы напряженного труда, учения.
А пока Брюллов снял мастерскую в древней столице Италии — родине многих гениальных живописцев. И поместил в ней слепки, напоминавшие ему о классических произведениях древности: Аполлона Бельведерского, Венеру Медицейскую, Меркурия Ватиканского, Бельведерский торс и фрагменты фигур Аякса и Геркулеса.
Молодой живописец получил хорошую школу, но здесь, в Риме, он так близко подошел к изучению великих шедевров классики, что с поразительной зрелостью делает глубокие выводы.
Вот короткий отрывок из его письма к брату Федору Брюллову — художнику:
«Первое, что я приобрел в вояже, есть то, что я уверился в ненужности манера. Манер есть кокетка или почти то же; делая соображения из всего виденного во всех галереях, на дороге встречавшихся, вижу, что метода, употребляемая древними мастерами, не без причин».
Тонкое чувство формы, поражающая пластичность картин Брюллова — результат любовного изучения классики. Вспомним, что еще в академии юный художник сорок раз рисовал сложнейшую группу Лаокоона, двенадцать раз копировал Веласкеса.
Шли годы.
Несмотря на косность и нелепые претензии «Общества поощрения художников», Брюллов упрямо идет к цели.
Его живопись становится прозрачнее, колорит картин — напряженнее, краски — свежее. Молодой живописец пишет свои картины «Итальянское утро» и «Полдень», в которых сюжет взят не из мифологии, не из библии, а просто из жизни.
Это весьма шокирует почтенных членов «Общества поощрения художников», и они лишают Брюллова стипендии.
Но, к счастью, к тому времени мастерство художника настолько окрепло, что он решает идти своим путем.
Итальянский полдень.
«Всадница». Эта блестящая картина Брюллова сразу поставила его в ряд с крупнейшими живописцами Европы. Виртуозно написанная, она вызвала сенсацию в Риме.
Вот один из отзывов прессы тех дней:
«Отличный живописец, которого до сих пор мы знали только по некоторым прелестным рисункам, исполненным акварелью, в этом году появился с большой картиной, написанной масляными красками, и превзошел всеобщие ожидания. Эта картина, портрет в настоящую величину, изображает очень красивую девушку на лошади, в саду, и написана господином Карлом Брюлловым по заказу графини Самойловой. Манера, которою исполнен этот портрет, заставляет припомнить прекрасные произведения Вандика и Рубенса».
Девять лет, проведенные в Риме, не пропали даром.
Брюллов достигает в своих портретах и картинах самого высокого живописного класса.
Но молодой художник верен своей мечте, он продолжает упорно работать, изучать мастеров Ренессанса, чтобы создать произведение монументальное, способное прославить русскую школу живописи.
Стендаль в своих знаменитых «Прогулках по Риму» пишет о посещении Ватикана, где они любовались станцами Рафаэля, и в частности «Афинской школой»:
«Наши спутницы с первого же взгляда уловили оттенки в выражении действующих лиц этой картины благодаря копии в размере подлинника, которую пишет какой-то русский художник…
Яркие краски русской копии послужили нам прекрасным комментарием, отлично поясняющим текст старинного автора…»
Этот «какой-то русский художник», поразивший Стендаля, был молодой Карл Брюллов.
«Так Брюллов, усыпляя нарочно свою творческую силу, с пламенным и благородным подобострастием списывал «Афинскую школу» Рафаэля. А между тем в голове его уже шаталась поколебленная Помпея, кумиры падали, народ бежал по улице, чудно освещенной вулканом».
Всадница.
Эти слова Пушкина с гениальной простотой рисуют страстную увлеченность художника, вынашивающего «Последний день Помпеи», свою будущую, ставшую столь знаменитой картину.
История трагической катастрофы, постигшей древний город, целиком захватила все помыслы живописца. Он вспоминает свои первые впечатления от посещения Помпеи:
«…Нам открылась откопанная часть сего несчастного города. Мы взошли; у входа сидели сторожа-проводники; один из них предложил нам свои услуги и сказал, что это место был малый форум, или место, где сбирался народ для торга и других публичных дел… Вид сих развалин невольно заставил меня перенестись в то время, когда эти стены были еще обитаемы, когда этот форум, на котором мы стояли одни и где тишина была только прерываема какой-нибудь ящерицей, был наполнен народом… Нельзя пройти сии развалины, не почувствовав в себе какого-то совершенно нового чувства, заставляющего все забыть, кроме ужасного происшествия с сим городом».
Художник, вооруженный блистательным мастерством, создает несколько эскизов и потом приступает к грандиозному холсту.
Но прошло три года со времени первого эскиза, пока молодой живописец наконец окончил вчерне прорисовку холста.
Вот маленькая запись, которая свидетельствует о напряжении, испытанном при этой работе:
«К концу 1830 г. в брюлловской «Помпее» все фигуры были только поставлены на места. Вся эта работа была окончена и так подействовала на организм Брюллова, что у него от упадка сил дрожали голова, руки и ноги».
Не представляется возможным описать все перипетии и сложности создания этого колоссального холста. Ведь его размер достигал около тридцати квадратных метров!
Но, наконец, картина написана. Вот что рассказывает друг художника об этих торжественных минутах со слов самого Брюллова:
«… Чудные моменты пережил я, писавши эту картину! И как теперь вижу стоящего перед нею маститого старца Камуччини. Спустя несколько дней после того, как весь Рим стекался смотреть мою картину, пришел он ко мне в мастерскую (на) Виа Сан Клавдио и, постояв несколько минут перед картиной, обнял меня и сказал: «Обними меня, Колосс!»
Последний день Помпеи.
Триумфально было рождение славы Брюллова.
Десятки тысяч римлян и жителей других городов Италии приходили в мастерскую полюбоваться шедевром.
Слава художника росла с каждым днем… Великий английский писатель Вальтер Скотт, рассматривая «Последний день Помпеи», сказал с восторгом:
«Это не картина, это целая поэма».
Полотно привезли в Милан.
И снова, как и в Риме, в зале Брерского дворца с утра до вечера теснились толпы любителей живописи.
Брюллова узнавали на улице, приветствовали его, а однажды, когда художник посетил театр, публика узнала живописца и устроила ему овацию.
А через несколько минут прима читала со сцены стихи, написанные в честь русского гения.
Можно себе представить, как ожидали в России «Последний день Помпеи», которая неторопливо шествовала по Европе и, побывав в Париже, наконец достигла родины.
Ликованию соотечественников не было предела.
Высокие ценители искусства были поражены блистательным произведением Карла Брюллова… Гоголь писал:
«Его произведения первые, которые могут понимать (хотя неодинаково) и художник, имеющий высшее развитие вкуса, и не знающий, что такое художество. Они первые, которым сужден завидный удел пользоваться всемирною славою, и высшею степенью их есть до сих пор — «Последний день Помпеи»… У Брюллова является человек для того, чтобы показать всю красоту свою, все верховное изящество своей природы. Страсти чувства, верные, огненные, выражаются на таком прекрасном облике, в таком прекрасном человеке, что наслаждаешься до упоения».