«Царевна Софья»… Эта картина Репина, написанная в 1879 году, вызвала в свое время бурю споров. Ее не принял Стасов. Он обвинил художника в непонимании истории.
«Я не верю, — писал Стасов о Софье, — чтобы она в то мгновенье остановилась… Софья бросилась бы стремительно к окну, все тело бы ее рванулось вперед, как зверь в клетке, к врагам. Время ли тут застывать?.
Прошел век с момента написания этого холста.
Утихомирились страсти.
Царевна Софья.
Почему этот образ так магнетически притягивает к себе, заставляет нас снова и снова возвращаться к картине и пытаться разгадать тайну обаяния этого полотна?
Пожалуй, потому, что этот холст Репина необычайно тонко психологически построен.
Эта работа живописца сложна не только по сюжету, по исторической ткани, но и по пластическому, цветовому решению.
Сдержан, скуп цветовой строй картины — серебро, черное, красное и золото.
Тусклый, серебристый свет льется из зарешеченного оконца — холодный свет жестокой реальности. В неярком белесом мерцании — силуэт повешенного стрельца — символ, знак поражения, гибели дела Софьи. Этот неумолимый серебристый свет встречается на полотне (а значит, и в жизни, увиденной Репиным) с теплым золотистым светом киота, светом свечей и лампад — светом веры Софьи в старую Русь, в исконное, непреходящее. В этой встрече двух цветовых начал — ключ к раскрытию тайны очарования картины.
Неумолимый свет струится из окна.
Он покоряет, побеждает, сковывает ярость Софьи, и она не мечется, не кидается, как зверь, не кричит.
Софья нема.
Неподвижна, как статуя отчаяния.
Еле потрескивает нагар на свечах. Софья застыла в своем неизбывном страдании и гневе. Она уже бушевала, угрожала, рыдала…
Она замолчала.
Конец.
И это почувствовал Репин.
В картине тишина. Но мы явственно ощущаем размах событий, происходящих за толстыми стенами Новодевичьего монастыря.
Мы как будто слышим яростные крики взбунтовавшихся стрельцов, в ушах звенит от лязга оружия, гудения набата, зовущего к борьбе, от скрипа телег, везущих мятежников на лютую казнь.
Мы слышим Время.
Черны лики образов, золотой свет киота еле теплится, побежденный суровым светом петровского утра. Как огромная лужа крови, красный ковер на полу.
Репин этим холстом заявил о своем великом даре психолога, драматурга и режиссера, мастера «громкой тишины».
Он покажет далее в ряде картин это свое поразительное умение раскрывать перед зрителем без жестикуляции, без ложных эффектов, предельно скупо правду жизни в трагических страницах истории Руси и драматических буднях современной ему действительности.
Крамской поддержал Репина:
«Я очень был тронут Вашей картиной. После «Бурлаков» это наиболее значительное произведение.
Софья производит впечатление запертой в железную клетку тигрицы, что совершенно отвечает истории.
Браво, спасибо Вам. Выставка будет значительная. Ваша вещь, где хотите, была бы первой, а у нас и подавно. Вы хорошо утерли нос всяким паршивикам».
Репин растроган: «За Софью мою только еще пока один человек меня журил, и крепко журил, говорит, что я дурно потерял время, что это старо и что это, наконец, не мое дело, и что даже он будет жалеть, если я моей «Софьей» буду иметь успех.
Царевна Софья.
Теперь судите сами, как я вчера обрадовался Вашему письму. Вашему слову о «Софье» и о всей Вашей выставке. Чудесно. Бесподобно. Еще есть порох в пороховницах. Еще не иссякла казацкая сила».
«Крестный ход в Курской губернии».
Этот огромный холст написан Репиным в 1880–1883 годах.
Жара… Пыль.
По выбитому большаку в мареве раскаленного полдня тянется несметная толпа народа. Тысячи людей идут на зрителя из сизой мги. Головная часть процессии рядом с нами.
Бородатые мужики в коричневых армяках торжественно несут увитый пестрыми лентами фонарь. За ними богомольные старушки и девушки истово поддерживают пустой футляр от иконы. Чуть поодаль дьякон в золотом стихаре, творящий крестное знамение, и в пяти шагах подлинный центр этой манифестации веры и порядка — оплывшая жиром барынька, гордо несущая икону, сверкающую в лучах солнца золотом оклада.
Художник не пожалел красок, чтобы ярко изобразить «столпы общества» во всей их чванливости и тупоумии. Все эти откупщики, кулаки, промышленники, лихой исправник, конный жандарм монотонно движутся по вытоптанной, выгоревшей от нестерпимого жара дороге.
Ритмично раскачиваются хоругви, шуршат шелковые ленты, скрипят смазанные сапоги, свистит нагайка усердного не в меру урядника, наводящего «порядок», голосит хор певчих, гудит, гудит русская земля от тысяч, тысяч шагов православных.
И вот в этот почти полусонный ритм шествия врывается фигура русоголового горбуна, опирающегося на костыль, спешащего присоединиться к голове шествия, «к избранным».
Его лицо, потное от жары, сияет верой и какой-то одухотворенной радостью. Он почти у цели.
Но неумолимая длинная палка старосты преграждает ему путь…
Крестный ход в Курской губернии. Фрагмент.
Невольно при взгляде на светлое лицо горбуна видишь духовную сущность Руси, предстают будущие герои картин Сурикова и Нестерова.
Живописец Репин великолепно владеет кистью. Его палитра передает всю необъятную гамму красок пленэра.
Но артистизм Ильи Ефимовича подчинен той гражданственности, той идее, которая заложена в этом эпическом по размаху полотне.
«Крестный ход» — подлинный художественный документ эпохи, обличающий всю глубину ханжества, темноты, невежества провинциальной самодержавной России.
Можно исписать десятки страниц, пытаясь обрисовать всю галерею типов, которую создал художник.
Думается, что этот холст — одно из фундаментальнейших и талантливейших творений Репина, патриота и гражданина, наряду с «Бурлаками», «Не ждали» и «Иваном Грозным».
«Стрепетова».
«Относительно же этюда Стрепетовой — он останется у меня еще долгое и, может быть, очень долгое время. Может быть, он поступит в Вашу галерею, когда меня уже не будет в живых», — ответил Репин Третьякову на его просьбу отдать портрет актрисы.
Стрепетова. Она играла на сцене Александринского театра рядом с великими Мочаловым, Давыдовым, Савиной…
«Маленькая, худенькая, бледная, обреченная, с голосом, который «беду несет», она завладевает зрителями, — вспоминает художник Нестеров, — …театр исчезает, незаметно зритель становится свидетелем подлинной житейской драмы».
Репин пишет Стрепетову и создает один из самых великолепных портретов XIX века.
«Стрепетова»… Мазок полотна нервный и свободный. Холст почти дышит: так легко и прозрачно лежат на нем краски. Кисть художника напряжена, ею владеет такое мощное и страстное ощущение характера и формы, что каждое касание безошибочно.
Портрет написан «а-ля прима» — это вершина живописной техники, воскрешающей традиции Веласкеса и Хальса.
Но, пожалуй, не только в манере живописи и в колорите главное достоинство портрета.
Актриса П. А. Стрепетова. Этюд.
Потрясают сложность, многоплановость образа актрисы, трепет жизни, отраженный в этом этюде.
Неуловимо сложны настроения и чувства, пробегающие, подобно быстрым волнам, по лицу великой актрисы. Тончайшие оттенки психологического состояния делают некрасивое, немолодое лицо прекрасным.