Давно это было…
Теплый, пахнущий нефтью ветер гулял по Каме.
Он гнал белые барашки по густой коричневато-фиолетовой воде.
Мелкая зыбь с острыми гребнями волн накатывала на берег, оставляя грязную кромку на мелком, словно просеянном песке.
Большая неряшливая платформа парома неспешно забивалась людьми, машинами, лошадьми.
Наконец сиплый гудок известил об отплытии.
Серые буруны разогнали щепки, пустые фанерные ящики, обрывки газет. Паром отвалил от пристани Набережных Челнов…
Позади бежала белопенная сверкающая дорожка, над которой беззвучно плясала невесомая радуга.
Высоко, высоко в зените, в клубах сизого марева стояло солнце, хмуро глядя на суматоху, царящую на земле.
Ветер крепчал.
Кричали чайки, откуда-то издалека повеяло сосной, влажным и горьким запахом майской зелени.
Широкая диковатая Кама колотилась о борт парома. Кряхтел мотор, и мы причалили к хлипким мосткам.
Елабуга…
После грохота гигантской стройки КамАЗа неожиданная тишина навалилась на нас.
Совсем другой, свежий воздух, напоенный ароматом хвои, цветущих лугов, проник в легкие, заполонил душу.
Мигом глаз заметил бегущие облака, задевавшие за вершины стройных сосен.
Ржание коней, гортанные голоса цыган и дыхание уставшего парома — все это создало настрой какой-то стародавней, давно ушедшей поры.
Уголок заросшего сада.
Только рев моторов карабкавшихся на косогор автомашин да синие комбинезоны рабочих напоминали о двадцатом веке, навсегда перевернувшем уклады и устои русской глубинки.
Мы брели по сонным улицам Елабуги, и трепетная человечья душа быстро привыкала к милой нежданной тишине и покою этого мало растревоженного городка.
И когда распахнулись двери музея Ивана Шишкина и мы окунулись в девятнадцатый век, то сердца наши были готовы к встрече с миром большого художника, который родился и жил много лет в этих краях.
После раскаленного полдня особенно прохладно, уютно, свежо в маленьком доме-музее.
Скрипят ступени, слышно, как мелодично бьют бронзовые старые часы.
За прозрачными шторами большого окна в кабинете художника широкое приволье.
Холодный рассеянный свет струится по письменному столу, мягким креслам красного дерева, блестит на овальной раме портрета отца живописца. Керосиновая лампа, цветастые золотистые обои, на ковре повешены охотничий рог и ружье.
Подойдем к окну.
Синяя Русь, бескрайняя, как океан, раскинулась на несчетных холмах, и, подобно волнам, колышутся вершины сосновых лесов, убегающих в голубую даль.
Перед глазами встает знаменитое полотно мастера «Лесные дали», написанное Иваном Шишкиным в 1884 году.
Пол века с небольшим прожил художник, написавший этот шедевр.
Десять лет отделяло его от кончины первой супруги, всего три года тому назад умерла любимая вторая жена — Ольга Лагода.
С живописцем остались дети…
Он был душевно подавлен. И только богатырская натура позволила ему выстоять, подавить в себе малодушие и находить истинное забвение в любимом труде.
Работы Ивана Шишкина этих лет обретают особую глубину и мощь.
Ведь именно природа, родные края воистину раскрыли свои объятия осиротевшему живописцу, и он со всей сердечной щедростью сторицей воздает русскому пейзажу все то, что накопилось, вызрело, выстрадано было годами.
Лесные дали.
«Лесные дали» — картина-символ. При всей реальности живописи симфонический строй полотна, его эпическое звучание наталкивают зрителя на долгое раздумье. Наш взгляд охватывает неоглядную панораму вятских лесов, тонущих в голубовато-сизой дымке.
Но посмотрите внимательно на композицию холста…
Справа, слегка наклонясь, как бы начиная рассказ, стоит одинокая сосна.
Рядом две каменные глыбы…
Невольно вспоминаешь об одиноком художнике и двух надгробиях…
Но это — лишь печальное вступление.
Далее взор, пробежав солнечную поляну, погружается в самые дебри девственного бора.
В высоком небе плывут и тают легкие облака, отражаясь в зеркале излучины реки, пробегающей вдали.
Неспешное чередование планов, великанские плечи русского приволья — вот главная тема, лейтмотив этой песенной картины. Протяжные, вольные песни звучат над просторами, не знающими ни конца, ни края.
Как «Вишневый сад» Чехова символизирует печальную поэзию уходящего помещичьего быта, так «Лесные дали» характеризуют и воспевают русское богатство, национальное здоровье, побеждающее все препоны, невзгоды и беды.
Трудно представить себе отечественную живопись без картин Шишкина, утверждающих величие родной земли нашей. Часами можно стоять у этого полотна, вслушиваясь в шум ветра, в разговор сосен, в шорох трав.
Не раз в истории мирового искусства мы оказываемся свидетелями того, как личные невзгоды, недуги заставляют больших художников объемнее, ярче видеть мир, полновеснее, звучнее говорить их палитру, точнее, четче делать удары кисти.
Таков парадокс.
Борьба с бедами, с причудами рока вызывает особо обостренное ощущение красоты жизни.
Непревзойденна по своей песенной красе картина «Лесные дали». В этом произведении Шишкин как бы изливает свою любовь к Отчизне.
Написанное будто с птичьего полета, это полотно уникально по своему композиционному ключу.
В его оптическом центре сияет небольшой водоем.
И это светлое пятно как бы подчеркивает лучезарность самой земной природы, будто обладающей светоносностью, подобной солнцу. Конечно, мы отлично понимаем, что зеркальная, сверкающая гладь воды отражает летнее небо, но этот неожиданный блик света в сочетании со сложными переливами контражурного света на кронах сосен и тончайших валерных переходов зеленых и голубых тонов создает удивительную среду, превращая весьма привычный сюжет в волшебную, сказочную по прелести панораму.
Эпический масштаб картине придает не только богатырский формат произведения, но и поразительные детали, вызывающие бездну ассоциаций и раздумий.
Вглядитесь, и вы найдете в голубом бескрайнем просторе словно плавающую в океане неба птицу, парящую среди легких перистых облаков.
Беззвучный полет благородной птицы как бы отражает гордую стать этого великолепного ландшафта.
Шишкина называли «царем леса», это справедливо, но это лишь раскрывает его преданность теме «русский лес».
Иван Иванович Шишкин был поистине «королем валера»: художнику была полностью подвластна во многом ныне утерянная высшая примета станковой живописи — валер, умение писать картину при помощи тончайших нюансов света, тени, цвета.
Безусловно, такая техника требует от мастера великолепного владения рисунком, цветописью и ювелирного ощущения световоздушной среды, общего тона картины, определенной единственным по времени состоянием.
Такие полотна будто спеты на одном дыхании.
Они — чарующая кантилена истинной живописи, не пользующаяся ни грубыми контурами, ни ложными эффектами, подражающая лишь одному великому художнику — природе.
«Дебри»… Несмотря на суровое название, это, пожалуй, один из самых интимных и лирически окрашенных холстов Ивана Шишкина.
Картина проникнута особым ощущением таинственности, своеобычной малозаметной прелестью скрытой жизни лесной природы. Глухомань.
Невероятно тонко прочувствовал художник незримый рост елей, сосен.
Тихой музыкой лесного быта — поэтичной и сокровенной — пронизано полотно живописца. Хаотически нагромождены поросшие мхом глыбы дикого камня.
Вдруг провал в почве.
Торчат корни, сухие кусты, ветки валежника.
Взгляд ласкает открытая поляна, на которую «выбежали» малые елочки, робко прижавшиеся друг к другу.
Кругом чащоба.
Мрак.
Глухой строй темных стволов.
Ни один луч солнца не проникает в эти дебри. Здесь царит густой смоляной запах хвои, властвует тишина. Редко-редко услышишь крик случайно залетевшей птицы.