Артем с трудом оторвался от гипнотизирующего взгляда и заметил, что одежда незнакомца под стать изменчивому лицу: вблизи стало видно, что ткань как бы подернута дымкой, цвет ее меняется от серого до иссиня-черного, а с поверхности в стороны расползаются струйки тумана, истаивающие в воздухе. Такое ощущение, что мужчину облили кипятком и теперь он исходит паром на морозе. Вот только до зимы еще далеко.
Незнакомец поднял в приветствии два пальца к шляпе, и наваждение тут же исчезло, силуэт обрел четкие контуры, а взгляд потерял таинственность, оставив лишь искорку интереса.
— Что вы сказали? — спросил Артем.
— О, прошу меня извинить, monsieur*, привычка думать и говорить на разных языках часто подводит, — признался с легким акцентом мужчина. — Меня заинтересовала ваша картина и вы сами. Мое имя Вобер. Клод Вобер.
Артем представился в ответ и пожал протянутую руку. Длинные пальцы мужчины могли принадлежать пианисту, хирургу или саперу. Любимов неожиданно для себя произнес:
— Вы похожи на Гая Фокса. Ваша одежда…
— Да, да, немного старомодна, но мне в ней удобно. А за сравнение спасибо, интересный человек был… хоть и обуреваемый революционными идеями, но решительный и смелый. Когда здоровался, всегда руку тряс столь сильно, будто оторвать её хотел и с собой унести, — улыбнулся Вобер.
— Вы его так характеризуете, будто лично знакомы, — заметил Артем.
— Хм, но ведь вы тоже имеете некое представление о так называемом террористе, хотя он давно умер. Откуда?
— Недавно смотрел фильм про него, — честно признался Любимов.
— O tempora, o mores!* Сегодняшнее поколение воспитано ти-ви и Голливудом. Но я хотел бы всё-таки поговорить о вашей картине, вы не против? У вас зоркий глаз и это наводит меня на определенные размышления, гм… рисунок очень точен, видно, что вы прирожденный художник. Не желаете его продать?
— Нет… — опешил Артем. — Это же часть моей дипломной работы.
— Я хорошо заплачу. Всё равно нет? Понимаю, что ж… очень жаль. Разрешите хотя бы рассмотреть его вблизи?
— Пожалуйста, — сказал Артем и развернул мольберт к мужчине.
Вобер наклонился, пристально разглядывая картину, и даже что-то измерил пальцами на изображении собора. Артем молча наблюдал за его манипуляциями, не зная, что и думать о новом знакомом. Несомненно, иностранец, но по-русски говорит очень чисто. Шпион? Ага, так не оделся бы даже щеголь Бонд. Просто турист? Но почему тогда прохожие не обращают внимания на его странную одежду, точно и не видят вовсе? Да еще эта размытость облика, внезапно обретшего четкие границы. На зрение Артем никогда не жаловался, но тут впору обращаться к окулисту. Вобер, наконец, оторвался от созерцания рисунка.
— Incredibile dictu*, - пробормотал он и, повернувшись к Артему, сказал: — У вас редкий дар, господин Любимов, вы где-то учитесь?
— В Академии художеств.
— Понятно. Раз вы не хотите продать картину… точно не хотите? Угу, тогда прошу меня извинить — дела. Au revoir!*
Артем кивнул, так и не решившись что-либо спросить, а Вобер быстрым шагом пересек площадь и проезжую часть, совершенно игнорируя автомобили. На удивление — водители спокойно притормаживали перед ним и даже не сигналили. Через мгновение черный плащ растворился в толпе. Артем глубоко вздохнул — надо продолжать работу, какие бы странные вещи кругом не происходили. Он в очередной раз повернул мольберт против ветра и понял, что же так тщательно измерял Вобер.
Неосторожный штрих на стене собора чернел подобно разлому.
Более такое вдохновение Любимова не посещало, но зато и случайные встречи не мешали работе. Артем исколесил весь город, перенося на куски ватмана любое мало-мальски интересное зрелище. Два патрульных выдворяют нищего из метро, рабочие закрепляют на платформе памятник бывшему вождю, женщина продает горячие пирожки — все нашло отражение на бумаге. За три дня он почти закончил великолепную панораму, выстроив сюжет вокруг Казанского собора и мужчины в черной одежде. "Человек пришел к Богу".
Утро застало Любимова за чистовой штриховкой картины. Размяв онемевшую поясницу и зацепив чайник, он поплелся на кухню. Из зеркала на него глянул взъерошенный тип с красными от недосыпа глазами. Артем умылся холодной водой, чашка растворимого кофе примирила его с началом нового дня. Бережно свернутый ватман устроился в тубусе, зачетка и студенческий билет нырнули в карман. Уже насвистывая какую-то мелодию, юноша спустился на лифте и поздоровался с вахтером. Тут материализовался комендант общежития — Серафима Александровна, называемая студентами не иначе как "жаба" из-за исключительной вредности характера.