— Ну, как, комиссар? Что делать надо, комиссар?
И боцманское присловье осталось. Чуть что:
— Порядок на борту!
Живое железо
Работать с железом или с деревом — разница, конечно, большая. Дерево — оно мягкое, податливое, можно сказать — ласковое. Хороший столяр к дереву приспосабливается. А железо — гнёшь, железо подчинять надо. Кто по дереву работает — у того и руки другие, и повадка другая.
А железо-то, оно и само с характером, и человека тоже с характером требует.
Железо от огня не отделишь. Железо в огне родится, с огнём свою жизнь ведёт. И у нас на сборке: ежели сварка — так огненная сварка, ежели резка — опять же огненная резка. И у человека характер должен быть такой… Огнеупорный. Где сноровка, где смекалка, а где и сила нужна.
И не хочет железо, а гнётся, линию приобретает — красоту.
Маленький перекос — и весь твой труд пойдёт насмарку. В корабельном деле, знаешь, точность какая нужна? Ворочаем тонны, а каждый миллиметр ловим!
Красоту в железе не каждый видит. А корабль-то — он ведь живой! Он дышит! И это понимать надо. И красоту его угадать, на свет вытащить.
Был я как-то в мастерской у нашего известного скульптора. Большой человек, лауреат, тоже Герой Труда.
Ну, вот, гляжу я, как он лепит. Глина мягкая, подаётся легко, под пальцами тянется, мнётся как хочешь. Да… А в основе-то фигуры, в конструкции самой — что заложено? Железо, между прочим! Вроде арматуры под железобетон. И всю красоту человеческого тела железо на себе и держит… Соображаешь, к чему это я клоню? Мы, корабелы, тоже скульпторы.
А что, думаешь — не похоже?
Что прочнее!
Ну, а как ты думаешь, что прочней на поверку — человек или железо?
Сам видишь — над стапелем крыши нет. Нас тут на сборке и жарким солнышком печёт и частым дождичком сечёт.
А если ветерок штормовой с моря ударит? В сильный ветер, в шестибалльный шторм, наши подъёмные краны не работают. Это ясно почему: секцию корабельную на тросах раскачать может да о борт стукнуть.
И в тридцатиградусный мороз люди не работают. Но не потому, что выдержать не могут, а потому, что металл не выдерживает. Он хрупким становится, не тянется, не гнётся, сломаться может.
Морозы — это ещё не беда, а полбеды. Вот как февральские вьюги начнутся — иной раз утром придёшь, так за ночь столько снегу навалит — корабль как огромный сугроб. Поверишь ли, часто к рабочим местам лопатами прокапываемся!
Но труднее-то всего как раз не в морозы, а в самую что ни на есть жару. Зимой-то поневоле двигаться будешь, руками шевелить, ну, лишний разок сбегаешь нос отогреть в дежурку.
А летом? На палубу выйдешь — жарко, прямо сквозь подмётки жжёт, бригада на палубе чечётку пляшет — хоть за борт, в воду кидайся!
А внутри, в отсеках — представляешь, каково сварщику в голой железной коробке с огнём работать? Это же как в паровозной топке получается!
Потому-то слабые люди в сборщиках и не задерживаются. О таких наши мастера говорят: жидковаты они на густое-то дело…
Вот сам подумай и ответь: что же прочнее — настоящий человек или железо?
Железный график
А знаешь, что ещё на корабле из железа? График!
График — это сроки строительства корабля. И висит он на самом видном месте, против нашего стапеля, на стенке дежурки.
В графике этом всё по дням расписано, когда что делать — когда какие секции устанавливать, и когда корабельные машины-дизеля в трюм спускать, и когда винт ходовой навешивать, и даже — когда трубу с мачтами ставить!
Все цеха, все бригады, все сборщики этот график соблюдать обязаны. График — это закон. Корабль — железный, и этот график для нас — тоже железный!
Мы друг с другом, бригада с бригадой, соревнуемся, а все вместе то и дело на график поглядываем.
И только одно-единственное нарушение графика допускается: если какую-нибудь работу быстрее срока сделать. Опередить график!
Вот за такое-то «нарушение» железных сроков мне в восьмой пятилетке и присвоили звание Героя Социалистического Труда. И наградили Золотой Звездой и орденом Ленина.
Самая высокая трудовая награда!
Тогда не я один награду получил. И наши корабли — рудовозы, которые мы со стапеля спускаем, — тоже награду получили — Знак качества. Может, видел?
Маленький значок, а стоит он очень многого!
Всегда этот Знак говорит одно: станок — самый надёжный, прибор — самый точный, а наши рудовозы типа «Балтика» — лучшие в мире!
Ну, а о моей трудовой Звезде что сказать? Иной раз на небо звёздное поглядишь и задумаешься. Особенно — на юге. Там над морем звёзды яркие, крупные, как вологодские баранки… И все звёзды — большие и маленькие, известные и не очень, геройские и не геройские — все людям нужны. Потому что и без одной звезды небо неполное.
А ещё я так думаю: если на моём пиджаке Звезда Героя висит, не мне одному она дана. Ну, персонально-то, выходит, мне, но в неё труд моих товарищей вложен. Вот говорят — трудовой подвиг. Труд — это подвиг тихий, не минутный. Тут всю жизнь надо положить, без остатка.
Тянем-потянем!
Ты, наверно, видел, как канат перетягивают? Есть такая давняя матросская игра-соревнование.
Канат всегда две команды перетягивают — с шутками, с подначками, со смехом, с гиканьем! И вот на первый взгляд — игра, а и в ней для ума загвоздка есть: почему порой слабаки-маломерки команду из силачей перетянули так, что попадали? Ответ простой: тянули все вместе да разом, а одна сила без дружбы — пустой номер!
И так у меня в голове это перетягивание каната засело незаметно, что я работаю-работаю, на бригаду свою смотрю, а сам всё о новом способе соревнования думаю.
Бригадир не просто ведь для того, чтоб кричать: «Давай, давай!». Ему думать положено, как хорошему командиру перед боем. И назад оглянуться, и силы свои взвесить хорошенько, тылы осмотреть и о резервах позаботиться.
Бригада моя — одна команда. А нельзя ли, думаю, разделить моих сборщиков вроде как бы на две команды, раззадорить их? Чтобы и внутри бригады тоже соревноваться! Вот было бы хорошо! Двойное соревнование получилось бы — и с другими бригадами, и внутри собственной, и всё — на пользу общему делу!
Думал-думал, мозговал-мозговал — и решил я свою бригаду по-новому расставить: половину — по левому борту, половину — по правому. Корабельные-то секции и на тот, и на другой борт одинаковые подают. Вот и пусть, прикидываю, левый и правый борт друг с дружкой силой да уменьем меряются. Пусть в работе перетягивают: кто кого?
Левый борт — правый борт
Поставил я Володю Васильева, Виктора Николаева и Валю Михайлова на левый борт. А Юра Ручьевский, Коля Зубанов и Володя Сайгалов по правому борту позицию заняли. Народ они, конечно, разный — и опытом, и характером!
То и дело мне слышно:
— Ну-ка, поднажми, Бугорок малый!
Это Юру Ручьевского за его рост так шутливо прозвали.
Ну, день работаем, два работаем.
Попривыкли мои ребята к новой расстановке сил, друг на дружку поглядывают, правый борт на левый взглядом косит, по нему равняется.
Ну, кто кого?
А я у них, получается, вроде дирижёра. Только не палочкой по дирижёрскому пульту стучу, а иногда и кулаком грохну…
У нас ведь на заводе хозяйство обширное, и один цех за другой, как колечки в цепочке, цепляются. Одно звёнышко в цепочке порвётся — и вся работа у других встанет. Вот и выходит: один — за всех, все — за одного!