Другая грудь пронзила в дикой страсти,
Сихею данный позабыв обет;
С ней Клеопатра, жертва сладострастий».
Елена здесь, причина стольких бед;
Здесь тот Ахилл, воитель быстроногий,
Что был сражен любовью средь побед;
Здесь и Парис, здесь и Тристан, и много
Мне указал и нáзвал он теней,
Низвергнутых в сей мир любовью строгой.
Пока мой вождь мне исчислял царей,
И рыцарей, и дев, мне стало больно,
И обморок мрачил мне свет очей.
«Поэт, — я начал, — мысль моя невольно
Устремлена к чете, царящей там,
С которой вихрь так мчится произвольно».
И он: «Дождись, когда примчатся к нам:
Тогда моли любовью, их ведущей, —
И прилетят они к твоим мольбам».
Как скоро к нам принес их ветр ревущий,
Я поднял глас: «Не скрой своей тоски,
Чета теней, коль то велит всесущий!»
Как, на призыв желанья, голубки
Летят к гнезду на сладостное лоно,
Простерши крылья, нежны и легки,
Так, разлучась с толпою, где Дидона,
Сквозь мрак тлетворный к нам примчались вновь:
Так силен зов сердечного был стона!
«О существо, постигшее любовь!
О ты, который здесь во тьме кромешной
Увидел нас, проливших в мире кровь!
Когда б господь внимал молитве грешной,
Молили б мы послать тебе покой
За грусть о нашей скорби неутешной.
Что скажешь нам? что хочешь знать? открой:
Всё выскажем и выслушаем вскоре,
Пока замолк на время ветра вой.
Лежит страна, где я жила на гóре,
У взморья, там, где мира колыбель
Находит По со спутниками в море.
Любовь, сердец прекрасных связь и цель,
Моей красой его обворожила,
И я, лишась ее, грущу досель.
Любовь любимому любить судила
И так меня с ним страстью увлекла,
Что, видишь, я и здесь не разлюбила.
Любовь к одной нас смерти привела;
Того, кем мы убиты, ждут в Каúне!» —
Так нам одна из двух теней рекла.
Склонив чело, внимал я о причине
Мучений их, не подымал главы,
Пока мой вождь: «О чем ты мыслишь ныне?»
И, дав ответ, я продолжал: «Увы!
Как много сладких дум, какие грезы
Их низвели к мученьям сей толпы?»
И к ним потом: «Твоей судьбы угрозы
И горестный, Франческа, твой рассказ
В очах рождают состраданья слезы.
Но объясни: томлений в сладкий час
Чрез чтó и как неясные влеченья
Уразуметь страсть научила вас?»
И мне она: «Нет большего мученья,
Как о поре счастливой вспоминать
В несчастии: твой вождь того же мненья.
Ты хочешь страсти первый корень знать?
Скажу, как тот, который весть печали
И говорит и должен сам рыдать.
Однажды мы, в миг счастия, читали,
Как Ланчелот в безумии любил:
Опасности быть вместе мы не знали.
Не раз в лице румянца гаснул пыл,
И взор его встречал мой взор беспечный;
Но злой роман в тот миг нас победил,
Когда прочли, как поцелуй сердечный
Был приманен улыбкою к устам,
И тот, с кем я уж не расстанусь вечно,
Затрепетав, к моим приникнул сам…
Был Галеотто автор книги гнусной!..
В тот день мы дальше не читали там!»
Так дух один сказал, меж тем так грустно
Рыдал другой, что в скорби наконец
Я обомлел от повести изустной
И пал без чувств, как падает мертвец.
Франческо Петрарка
456.
Благословляю день, и месяц, и годину,
И час божественный, и чудное мгновенье,
И тот волшебный край, где зрел я, как виденье,
Прекрасные глаза, всех мук моих причину.
Благословляю скорбь и первую кручину,
В какую вверг меня Амур в жестоком мщенье,
И страшный лук его, и стрел его язвленье,
И боль сердечных ран, с которой жизнь покину.