Мефистофель
(вполголоса)
А мне доносят, что не ров,
А гроб скорей тебе готов.
Фауст
До гор болото, воздух заражая,
Стоит, весь труд испортить угрожая.
Прочь отвести гнилой воды застой —
Вот высший и последний подвиг мой!
Я целый край создам обширный, новый,
И пусть мильоны здесь людей живут,
Всю жизнь в виду опасности суровой,
Надеясь лишь на свой свободный труд.
Среди холмов, на плодоносном поле,
Стадам и людям будет здесь приволье;
Рай зацветет среди моих полян,
А там, вдали, пусть яростно клокочет
Морская хлябь, пускай плотину точит:
Исправят мигом каждый в ней изъян.
Я предан этой мысли! Жизни годы
Прошли не даром, ясен предо мной
Конечный вывод мудрости земной:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой!
Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной
Дитя, и муж, и старец пусть ведет,
Чтоб я увидел в блеске силы дивной
Свободный край, свободный мой народ!
Тогда сказал бы я: мгновенье,
Прекрасно ты, продлись, постой!
И не смелó б веков теченье
Следа, оставленного мной!
В предчувствии минуты дивной той
Я высший миг теперь вкушаю свой.
Фауст падает. Лемуры подхватывают его и кладут на землю.Мефистофель
Нигде, ни в чем он счастьем не владел, —
Влюблялся лишь в свое воображенье;
Последнее он удержать хотел,
Бедняк, пустое, жалкое мгновенье!
Но время — царь; пришел последний миг,
Боровшийся так долго пал старик,
Часы стоят!
Хор
Стоят! Остановилась,
Упала стрелка их. Как мрак ночной,
Они молчат.
Мефистофель
Всё кончено. Свершилось!
П. Ф. Якубович
Шарль Бодлер
476. Уединение
Будь мудрой, Скорбь моя! Не унывай без меры!
Ты вечер всё звала — и вот он настает.
Весь город полумрак окутывает серый,
Одним неся покой, другим — ярмо забот.
Но пусть толпа невежд, под плетью наслажденья,
На рабском празднике, в забвении тупом
Проводит эту ночь и копит угрызенья
На совести своей… Уйдем от них, уйдем!..
Дай руку мне свою! Взгляни на свод небесный:
Не прошлые ль Года стоят там кучкой тесной
В одеждах старины, с поникшей головой?
Не Сожаление ль там, над рекой, всплывает
С улыбкой кроткою? Уж солнце умирает:
Взгляни — закат горит, как тяжелобольной…
И слушай, Скорбь моя, — о, слушай, дорогая, —
Как нежно сходит ночь, парчою гробовой
С востока дальнего таинственно сползая!
477.
Ты целый мир вместить могла бы в свой альков,
Исчадье похоти! От праздности ты злобна!
С зарею новою на жерновах зубов
Ты сердце новое измалывать способна.
Глаза твои блестят, как вывески купцов,
Как пламя факелов на торжествах публичных;
Для наглости твоей нарядов нет циничных,
На языке твоем нет заповедных слов.
Машина страшная, глухая и слепая,
Спасительный вампир, сосущий кровь земли!
Как не стыдишься ты? Как, зеркала встречая,
Не видишь прелести увядшие свои?
Иль вид могучий зла, что от тебя родится,
Ни разу ужасом не поражал тебя?
Меж тем природа-мать, свои пути любя,
Тебя, о женщина, людских грехов царица,
Тебя, животное бездушное, берет,
Лепя и гения, которым мир гордится…
О, грязь блестящая! О, мерзостный почет!
Арман Сюлли-Прюдом
478. Затерявшийся крик
Игрой мечты ушел я в глубь веков
И вижу юношу: болезненный, печальный,
Возводит он с толпой других рабов
Хеопсу мавзолей пирамидальный.
Вот он несет на согнутой спине
Чудовищный гранит. Дрожащая походка…
Глаза глядят страдальчески и кротко…
И страшный крик раздался в тишине!