Быстрым взглядом осмотрела помещение, в котором находилась – большой зал, заставленный рядами кроватей и редкими тумбочками. Стены побелены прямо по каменной кладке. От потолка бегут бурые дорожки влаги и островки серо-зелёной плесени. Окна – узкие частые прорези в камене с деревянной рамой и звенящим при порывах ветра мутным стеклом. Кровати, в обилии представленные здесь, были за редкими исключениями двухъярусными, из плохо обработанного дерева, на подрамнике которого крепились кожаные ленты держащие тощие матрасы, больше непонимающие – я присмотрелась: ан нет! – являющие собой мешки из грубой ткани набитой заскорузлой соломой. Одеяла – шерстяные дырявые квадраты серо-бурого цвета.
Здесь вообще всё было серо-бурым. Даже пейзаж за окном. Даже доски на полу. Даже…
Предметный ряд закончить не удалось: в комнату быстрыми шагами ворвались пятеро мальчишек разного возраста, за ними молодой мужчина нервно одёргивающий шерстяной серый плащ-пончо и вновь мальчики и юноши разных возрастов. В потоке новоприбывших мелькнула парочка девичьих мордашек, но они быстро растворились в толчее новоприбывших. Я, сообразив, что стою нагой перед несовершеннолетними, поспешила обернуться и стянуть с кровати плед – в себя я пришла на ней или нет? – завернувшись в него по шею. На обозрение шпане остались мои по лягушачьи длинные ноги от середины бедра – голубоватые и в пупырышки, как охлаждённый птичий окорок.
- Чего тут трёшься, оглобля? – ко мне быстрым широким шагом приблизился нахохлившийся мальчик лет двенадцати с серыми до черноты кругами под глазами.
Я инстинктивно пятилась, пока не ткнулась затылком в оконную раму. Выглянула наружу, бессознательно ища защиты у прохожих за окном. Тут же поняла тщетность попыток хотя бы докричаться: комната находилась явно на верхних этажах. Внизу просматривался внутренний двор: коновязь, пара крытых толи сараев, толи конюшен, что-то неприятно напоминающее эшафот и замковые стены высотой не менее пяти этажей.
– Пошла от сюда! Я тебе не благодетель. И одело верни, мразь! – не на шутку разбушевавшийся мальчик сдёрнул с меня плед. От неожиданной силы рывка я упала на колени, тут же получив обидный пинок по обнажённой заднице носком сапога под одобрительный смех окружающих.
Не дав себе минуты что бы раскиснуть, я скоро поднялась на ноги и хорошо размахнувшись наотмашь шлёпнула пацана по лицу. Малолетний обидчик полетел на пол и звонко приложившись ухом о ножку кровати поднял на меня взгляд полный отчаянной затравленной ненависти, который жёг меня всё время пока я на показ снова заворачивалась в одеяло и под притихшие разговоры соседей по кровати выходила на середину комнаты чеканя шаг.
Шлёпая босыми пятками по доскам, я попыталась осознать факт появления врага. По ощущениям первого в своей жизни, по предчувствиям – не последнего. И пока философски-созерцательные мысли маршировали в сознании, глаза мои уже искали свободную от постояльцев койку. Она нашлась не так скоро: в противоположном по диагонали углу, там, куда не доставал тусклый свет от мутных окон. Двухъярусная кровать, отделённая от стены старым подобием кресла – стул с подушкой, покрытый пледом. Приблизившись, я осматривала нижний ярус на предмет посторонних объектов, когда меня аккуратно потрепали по голове, привлекая внимание. Раздражённо отмахнувшись от чей-то руки, я всё же выпрямилась, встретившись с водянистыми глазами совсем щупленького мальчика.
- Не стоит, - просипел ребёнок простуженным голосом. – Здесь спит Тирен.
- Кто? – по-глупому переспросила я, не понимая, как себя вести с этим дитём: вызова от него я не чувствовала, но уйти просто так не позволяла выбранная тактика поведения – уж если бить, то всех и без разбору.
- Стихийник огневик. Он один из старших в этом корпусе.
Огневик? В воображении возникла парочка фаерболов, которые эффектно жонглируются на подобии мячиков. Опасно ли это для меня? Тут моя память дала сбой, и я опять наткнулась на пустоту, разозлившись уже на себя:
- Пусть приходит, старше враг – больше мяса! – прошипела я, пропуская злость через сомкнутые зубы.
К моей ярости мальчик остался индифферентен, разглядывая меня с верхней полки тусклыми глазами и уходя в глубину кона из двух пледов по самое темечко. Два пледа меня насторожили – как я успела заметить, одеяло если и не было символом достатка, то валютой служить могло точно.