Пред этой каменной
Под ликом
Стеною,
Лезшей мне в глаза.
Над нею, в небе вознесён!
(по правилу лишь он с усами...)
Стоял Великий
Самый...
Самый…
Кем всяк обласкан и спасён.
Ко мне он левою щекой
Повернутый.
И чуть склоненный,
Был в будущее
Устремленный.
А с правой Стороны - какой?..
Вокруг скалы я делал шаг.
Я взглядом
Продолжал привычно
Его лицо. И... необычно
Затихший звон
Застрял в ушах.
Вверху... Внизу...
(кому пенять?)
Разрушенный ветрами
Камень.
Я обхватил его руками,
Должно быть силился понять...
Когда я после,
Отлистап
Полкниги жизненной устало,
В моих глазах
Гранитный Сталин
Знакомым профилем
Предстал.
Тогда,
Не зная почему,
Смутило голову броженье -
Былые наши достиженья –
Они, что: памятник ему?..
Но рассуждал я в давний Миг,
Не так
Но, слабый, я шатался.
Видать до дури начитался
Продажных
И газет, и книг.
Познавший истину потом,
Ногами изнемог
Над бездной -
Одною в зрелости железной,
Другою в детстве золотом.
Я на любви воспитан был,
Я был на верности воспитан.
Я жизнью был на них
Испытан,
Остался верен. И любил...
И если жизни зачерпнуть
Пришлось однажды
Чашей полной,
Отныне вольно и невольно
Нам прошлого не зачеркнуть.
… На сопке
Над сияньем стали,
Открывшись
И тяжел, и груб
Стоит
Скалистой глыбой Сталин,
Из камня вышедший по грудь…
Плечом
Раздвинув сумрак ночи,
Он видит цель...
А в свой черед
Составу
Стрелочник-рабочий
Освобождает путь вперед.
И... спущенной,
Курка пружиной,
Не признающего покой...
Грохочет вдаль неудержимо
Железный поезд над рекой.
Мой друг Борис Ифугин
Лично, -
Не дрогнет верная рука, -
Вождю дает салют привычный –
Три торжествующих гудка...
Часть первая
Полз паровоз, состав мотая
Туда-сюда,
сюда-туда.
Тайга, от солнца золотая,
В окно вплывала.
И стада
Пушистых облаков над нею
Кричали в синь до хрипоты.
На горизонте, каменея,
Вставали дикие хребты.
Давно остались за спиною
Поволжье,
Вздыбленный Урал.
Тащился поезд, будто Ноев
Ковчег.
И горестный хорал
Вздымал
С немой молитвой в небо,
Должно быть, требовал венца.
Вагоны -
Кто в них только не был –
Стонали грузно без конца.
Сквозь их оконные решетки
Из сотен глаз
Тоска лилась...
И однопутка нитью четкой
Вдоль рек порожистых
Вилась.
Она двоилась
В черных плесах,
Сияньем солнечным лучась.
Наматывалась на колеса,
Чтоб убывать за часом час.
Ей не было конца и края
Дороге этой.
И над ней
Плечами с шумом напирая
На выступы седых камней,
Дым вился, поначалу стоя...
Потом стелился...
А потом
На ребра
Жестких сухостоев
Напарывался животом...
Уже проплыли мимо окон
И Верхнеудинск, и Чита,
Отмеченные зорким оком..
.
И отчуждения черта
Легла меж ними и составом,
Уставшим день и ночь идти.
Уже здесь
Книга верст версталась
Второго главного пути.
Вдоль полотна
Сновали люди –
Таскали рельсы,
Жгли костры...
Теперь в полузабытом гуде
Те впечатления остры.
Но в дни,
Когда свое крещенье
Принять готовилась толпа,
Тупыми были ощущенья,
И даже боль была тупа.
И ноги между тем месили
Откосы в круговерти дней.
В тот самый год
Страна Россия
Жила дорогой.
И о ней
Ее и помыслы, и думы.
И поезд шел, качая даль.
Качались в такт
Винтовок дула.
В глазах качались
Глыбы льда.
В купе, набитом до отказа –
(почти что
двадцать пять с трудом)
По воле грозного указа
Отныне превращенном в дом,
Ютились зеки (так селедки,
уложенные в ряд, лежат...)
И по бокам,
И посередке –
И каждый до предела сжат.
Здесь повороты по сигналу.
Путь без поблажек
И без льгот.
Судьба их в партии собрала
Не на один длиннущий год...
А годы зековы - резина –
Жуешь
И молча тянешь все ж...
Котомки сроком нагрузили
По самый верх - не унесешь.
В вагоне пульмановском,
Крайнем,
В одном из множества купе,
Условно меченном охраной
Простою литерою «П»,
Порою злясь, грустя порою,
Помяв и спины, и бока,
Терпели путь мои герои,
Друг другу чуждые пока.
Один - Чугай...
Другой - Лутавин.