- После этого опыта мы немедленно исследуем и переделаем вас, добавил Мурель. - Я не сомневаюсь, что вы будете авторитетны.
Машкин оживился, поблагодарил и обещал достать макет.
Глава двадцать девятая
Сельскохозяйственный макет был сделан хорошо. Он занимал приблизительно два квадратных метра. В центре аккуратненько возвышался домик. На отдельной дощечке, которая была приложена к макету - таких дощечек было несколько, - был показан домик изнутри, в разрезе и в развернутом виде. Какие удивительные мастера делали этот макет! Вообще в Москве есть много мастеров по выставочному делу и по устройству всевозможных макетов! Без всякого труда можно было рассмотреть дом крестьянина-единоличника в мельчайших деталях. Тут была и завалинка снаружи перед входом, чуть кривая, с впадинкой, в которой удобно было сидеть.
Внутри дома были скамейки, полати, широкая печь и всякие подробности, о которых все привыкли думать, что они придают уют и так называемую "радость своего гнезда", за которую надо сражаться до "последней капли крови" и умереть, если это хотят отнять.
Перед домом были устроены сенцы и сделан макет собаки и собачьей будки. По небольшому дворику уютно расхаживали куры, сделанные из воска, свиньи, козы, телята. В конце двора, в конюшне, стояла лошадь. Тут же во дворе отдыхал воз с оглоблями, поднятыми кверхуПовсюду были разбросаны сельскохозяйственные орудия: соха, сеялки, грабли, вилы, мотыги. В стойлах стояли две коровы. Перед одной на низкой скамеечке сидела тоже очень художественно сделанная из воска девушка и доила.
За домом был небольшой участок земли, тщательно вспаханный, был лесок, небольшое пастбище. Все это было окружено забором. Недалеко от дома находился также колодец. Несколько фруктовых деревьев образовывали небольшой сад.
Макет занимал центр комнаты. Вокруг оставалось еще места в достаточном количестве не только для крестьянина-единоличника, но и для целого ряда старых и новых сотрудников Мастерской, которые хотели присутствовать при этом опыте.
Капелов не сопротивлялся этому. Он продолжал испытывать затруднения и тайно надеялся, что широкое обсуждение опыта несомненно будет способствовать его успеху.
Но перед самым началом работы Капелова вызвал из комнаты один из наскоро сделанных им накануне или третьего дня людей. Его весьма небрежно создавал Капелов - развертывающаяся деятельность филиала Мастерской требовала пока простых, несложных работников. Правда, он хотел по совету Муреля сделать несколько "сгустков". Но работа над данным человеком происходила в весьма ненормальной обстановке. Его два раза вызвали к телефону, приходил Машкин, взбунтовалась в подвале часть "прохожих", которые были описаны Мурелем и хитростью заманены в Мастерскую, было шумно, хлопотно. Так или иначе, работать мешали. И Капелов опять неосторожно влил эликсира интеллектуальности больше, чем следует, и человек получился какой-то неуравновешенный и интересный.
Получив дар речи, он спросил, нет ли каких-нибудь аппаратов, он почувствовал склонность к изобретательству. Единственное, что Капелов мог ему предложить, это различные рентгеновские аппараты, которые он в числе других привез из-за границы. Фоллет (так Капелов назвал его) набросился на них с невероятной жадностью и с той горячностью, которая изобличает прекрасную природу подлинного изобретателя. Удивительный человек! В две ночи он изобрел аппарат, который безошибочно открывал местонахождение в человеке различных чувств, то есть отложения, возникающие в разных частях организма от тех или иных влияний и воздействий. С большим оживлением он сказал Капелову:
- Подобно тому, как в Берлине или в других европейских городах при продаже ботинок ногу вставляют в рентгеновский ящик и покупатель может видеть, как его нога помещается в новом ботинке и в какой мере его жмет или может жать обновка, точно так же многие из чувств человека отчетливо выявятся, если тело будет посажено вот в этот ящик.
- А откуда вы знаете, как продают ботинки за границей, ведь вы ж там не были? - улыбался Капелов.
Но ответа он, конечно, не ждал на свой вопрос: с Фоллетом повторилась история, знакомая ему уже по Мурелю, - ведь и тот тоже бывал во многих местах, имел обширное детство, был переполнен всякими воспоминаниями, знал и помнил всякие случаи и так далее. Поразительно свойство эликсира интеллектуальности и действия его на ткань!..
- Что ж, хорошо, - сказал Капелов, глядя с улыбкой на свое новое детище. Он испытывал радость производителя, радость творца, но все же не был лишен и объективного критерия: Мурель ему нравился больше. Разве можно сравнить его с этим косоглазым, сутулым существом!
- Какие же чувства можно исследовать при помощи вашего ящика? спросил он.
Фоллет сказал:
- Я думаю, что во всяком случае не мимолетные и не быстро возникающие, а какие-нибудь из категории наиболее прочных, может быть, из тех, которые перешли по наследству. Некоторые из них имеют осязаемые отложения на костях, на внутренней стороне ребер, некоторые на ключицах. Есть отложения кое-каких чувств и на других костных образованиях, но я этого еще не успел обследовать. Но "главные", так сказать, чувства образуют отложения на ребрах.
Не быть довольным таким работником, конечно, нельзя было! Капелов был явно доволен, особенно с того момента, когда он узнал, что Фоллет старался применить свое изобретение к очередным нуждам Мастерской. Так, например, узнав о том, что предстоит исследование крестьянина-единоличника, что цель исследования - точно выяснить, насколько глубоко в нем сидит чувство собственности, он применительно к этому и наставил и даже отчасти перестроил рентгеновский аппарат.
Когда опыт должен был начаться, он и вызвал из комнаты Капелова.
- Давайте, давайте, - сказал Капелов, уже входя в то возбуждение, которое в нем всегда вызывала непосредственная работа в Мастерской.
Фоллет пошел вниз за аппаратом, и в это время произошло новое осложнение. Брусик заявил, что нужно исследовать чувство собственности не только у крестьянина-единоличника, который не хочет идти в колхоз, но еще у нескольких людей, в том числе московских жителей разных социальных прослоек, которые находятся в Мастерской.
- Без выявления этого самого отношения к собственности, по-моему, вообще нельзя начать изучение советских людей, - сказал Брусик. - Нам предстоит много работы. Но раз мы взялись за исследование собственности, так уж давайте исследуем всех. Зачем нам два раза возвращаться к одному и тому же вопросу. Ведь новый человек должен быть лишен чувства собственности, не так ли? Надо же нам, в самом деле, разобраться в этом.